Мемуары великой княгини Ольги Александровны

Год издания: 2003

Кол-во страниц: 272

Переплёт: твердый

ISBN: 5-8159-0334-5

Серия: Биографии и мемуары

Жанр: Воспоминания

Тираж закончен

Ольга, младшая сестра царя Николая II, прожила долгую и разнообразную жизнь. Счастливое детство любимой дочери Александра III, ранний и «странный» брак с принцем Петром Ольденбургским, удачный второй брак с полковником Куликовским, рождение сыновей, события 1917 года, бегство из Крыма в изгнание и долгие годы жизни в Дании, а затем в Канаде — такую историю своей жизни на закате дней рассказала Яну Ворресу, православному канадцу греческого происхождения, (1882—1960).
Публикуется полный и точный перевод этой книги, впервые изданной в Лондоне на английском языке в 1964 году, а также множество редких документальных фотографий.

К читателям

«Автор настоящей книги, господин Ян Воррес, убедил меня на закате моей жизни в том, что мой долг — как перед историей, так и перед собственной семьей — поведать о подлинных событиях, связанных с царствованием последнего представителя дома Романовых. Столь жесткая в отношении к членам моей семьи судьба, возможно, щадила меня столько лет, чтобы позволить нарушить молчание и защитить семью от стольких клевет и кривотолков, направленных против нее. Благодарю Всевышнего за то, что Он дал мне такую возможность на пороге смерти. Меня печалит лишь одно: я не увижу эту книгу опубликованной. По причине многих недугов, одолевших меня на склоне лет, я лишена возможности написать эти мемуары лично. Свыше года в длительных беседах мы обсуждали всевозможные факты и события моей жизни с господином Ворресом, пользующимся полнейшим моим доверием. Я предоставила в его распоряжение все письма и фотографии, которые находились у меня, и сообщила ему все сведения, необходимые для создания настоящей книги. Пусть эти страницы правдиво осветят два царствования дома Романовых, столь безжалостно искаженные слухами и «творениями» безответственных писателей. Пусть книга господина Ворреса даст возможность читающей публике произвести переоценку хотя бы некоторых лиц и событий, тесно связанных с одной из самых великих и трагических династий Европы».

Ее Императорское Высочество
великая княгиня Ольга Александровна
Канада, 1960

Содержание Развернуть Свернуть

К читателю 5
Предисловие 6

Порфирородное дитя 12
Классная комната и внешний мир 26
Первое большое горе 52
Новая эпоха 68
Подобие счастья 93
Тучи сгущаются 120
Легенда о Распутине 142
В хаосе 158
Горький хлеб изгнания 184
В Новом Свете на склоне дней 213
«Закат погас» 235
Эпилог 247

Приложения
«Анастасия» 261
Романовские деньги в Англии 268

Автор настоящей книги, господин Ян Воррес, убедил меня на закате моей жизни в том, что мой долг — как перед историей, так и перед собственной семьей — поведать о подлинных событиях, связанных с царствованием последнего представителя дома Романовых. Столь жесткая в отношении к членам моей семьи судьба, возможно, щадила меня столько лет, чтобы позволить нарушить молчание и защитить семью от стольких клевет и кривотолков, направленных против нее. Благодарю Всевышнего за то, что Он дал мне такую возможность на пороге смерти. Меня печалит лишь одно: я не увижу эту книгу опубликованной.
По причине многих недугов, одолевших меня на склоне лет, я лишена возможности написать эти мемуары лично. Свыше года в длительных беседах мы обсуждали всевозможные факты и события моей жизни с господином Ворресом, пользующимся полнейшим моим доверием. Я предоставила в его распоряжение все письма и фотографии, которые находились у меня, и сообщила ему все сведения, необходимые для создания настоящей книги.
Пусть эти страницы правдиво осветят два царствования дома Романовых, столь безжалостно искаженные слухами и «творениями» безответственных писателей. Пусть книга господина Ворреса даст возможность читающей публике произвести переоценку хотя бы некоторых лиц и событий, тесно связанных с одной из самых великих и трагических династий Европы.

Ее Императорское Высочество
великая княгиня Ольга Александровна
Канада, 1960

ПОРФИРОРОДНОЕ ДИТЯ

Весной 1865 года в Каннах собралось все семейство Романовых. Двадцатидвухлетний цесаревич Николай, старший сын и наследник царя Александра II — «надежда и утешение нашего народа», как писал поэт Тютчев, умирал от воспаления легких. Его нареченная, принцесса датская Дагмара, поспешила на юг Франции, чтобы застать жениха живым. По легенде, умирающий великий князь попросил, чтобы все, кроме его брата Александра и невесты, покинули его опочивальню. Что там произошло, знают лишь те, кто присутствовал, но, как утверждает легенда, Николай взял руки Александра и Дагмары и соединил их, положа себе на грудь. Год спустя молодой Александр (он родился в 1845 году) и принцесса из Дании обвенчались. (Похожее событие произошло в Англии двадцать семь лет спустя. Принцесса Мэй, нареченная герцога Кларенса, обручилась с его младшим братом принцем Георгом, будущим королем Георгом V, после внезапной кончины от пневмонии в 1892 году герцога Кларенса.)
Их супружеская жизнь, начавшаяся, казалось бы, не столь благоприятно, была счастливой. Цесаревич Александр, унаследовавший трон своего отца в 1881 году и ставший императором Александром III, проявил себя как добрый муж и отец и стал первым Романовым, в жизни которого требования двора никогда не отодвигали на второй план радости семейной жизни. В 1868 году у Александра и Дагмары, получившей при крещении православное имя Мария Федоровна, родился первенец, будущий император Николай II. Их второй сын, Александр, скончался в младенчестве. В 1871 году родился третий, Георгий. Следом за ним в 1875 году появилась на свет дочь Ксения, а в 1878 году еще один сын, Михаил. 1 июня 1882 года родилась и вторая дочь, Ольга.
1870-е годы были полны важных для России событий. В 1875 году, благодаря своей искусной внешней политике, Александру II удалось предотвратить очередной конфликт между Францией и Германией. Два года спустя император объявил войну Турции, в результате чего Балканский полуостров был навсегда освобожден от турецкого ига. За это и за отмену крепостного права в 1861 году Александр II был назван Царем-Освободителем. Но в самой империи положение оставалось далеко не безмятежным. Одна за другой появлялись революционные организации. За небольшим исключением все это были террористические организации, надеявшиеся добиться своих целей путем убийств. Погибли несколько преданных слуг престола. Множество покушений было совершено на самого императора, и одно из них завершилось убийством. 13 марта 1881 года император Александр II был убит в Санкт-Петербурге взрывом бомбы.
Отец Ольги, которому тогда было тридцать шесть лет, стал Александром III. Убийцы, в их числе девушка из знатной семьи, были схвачены, осуждены и публично повешены. Новый царь не мог позволить себе проявить снисходительность. В наследие ему досталась империя, израненная бунтами и беспорядками семидесятых годов.
Несмотря на принятые суровые меры, революционеры продолжали свою «деятельность», и Александр III, покинув Зимний дворец, переехал в Гатчину, находившуюся в сорока с лишним верстах к юго-западу от столицы. Там-то он и воспитывал свое потомство, оставляя Большой Гатчинский дворец на летние месяцы и поселяясь в небольшом дворце в Петергофе. Там и продолжал трудиться Александр III, «самый занятой человек России», как сказал о нем его двоюродный брат великий князь Александр Михайлович.
Несмотря на продолжавшиеся внутри империи настроения, в царствование Александра III Россия наслаждалась внешним миром. Сам участвовавший в Русско-турецкой войне 1877—1878 годов, царь называл всякую войну постыдной и говорил, что «все страны должны улаживать свои разногласия без единого выстрела».
Россия наслаждалась миром и получила возможность, какая еще никогда не предоставлялась ее народу, — наблю¬дать за семейной жизнью ее молодого царя.
В семействе Романовых еще не бывало такого: для Александра III узы брака были нерушимы, а дети являлись вершиной супружеского счастья. Царствование его продолжалось немногим более года, когда 1 июня 1882 года императрица Мария Федоровна разрешилась от бремени в Петергофе, произведя на свет дочь. Спустя несколько минут на всех колокольнях Петергофа ударили в колокола. Через час или около того сто один выстрел орудий, установленных на бастионах Петропавловской крепости в Петербурге, оповестил о событии жителей столицы. Помчались депеши по телеграфным проводам, в каждом большом и малом городе империи загремели орудийные залпы.
Девочка, окрещенная Ольгой, была хрупкая. По совету сестры, принцессы Уэльской, и руководствуясь примером свекрови, мать девочки решила взять в няни англичанку. Вскоре из Англии прибыла Элизабет Франклин, которая привезла с собой целый чемодан, набитый накрахмаленными чепцами и передниками.
— Няня, — говорила мне великая княгиня, — в течение всего моего детства была для меня защитницей и советчицей, а впоследствии и верной подругой. Даже не представляю себе, что бы я без нее делала. Именно она помогла мне пережить тот хаос, который царил в годы революции. Она была женщиной толковой, храброй, тактичной; хотя она выполняла обязанности моей няни, но ее влияние испытывали на себе и мои братья и сестра.
Слово «защитница», которое употребила великая княгиня в отношении миссис Франклин, имеет особый смысл. Естественно, дети монарха ограждались от всяких случайностей, но обязанности миссис Франклин были иного рода. Она была непререкаемым авторитетом в детской, но под ее началом было множество помощниц, а русская прислуга отличалась болтливостью. Даже в лучшие дома проникают сплетни, императорские дворцы не являлись исключением. То, что леденящие кровь рассказы о бесчинствах революционеров доходили до ушей маленькой Ольги, очевидно из ее рассказов о катастрофе в Борках. Неосведомленность миссис Франклин о тогдашней ситуации в России сослужила ей в данном случае хорошую службу, позволив наилучшим образом успокоить ребенка.
О роскоши и богатстве, якобы окружавших Романовых в их повседневной жизни, написано много небылиц. Конечно же, императорский двор блистал, однако это великолепие не распространялось на детские апартаменты. Еще в 1922 году можно было видеть превращенные в музей комнаты, в которых жили царские дети в Зимнем дворце в Петербурге, в Царском Селе, Гатчине и Петергофе. Спали они на походных кроватях с волосяными матрасами, подложив под голову тощую подушку. На полу — скромный ковер. Ни кресел, ни диванов. Венские стулья с прямыми спинками и плетеными сиденьями, самые обыкновенные столы и этажерки для книг и игрушек — вот и вся обстановка. Единственное, что украшало детскую, — это красный угол, где икона Божией Матери с младенцем была усыпана жемчугом и другими драгоценными камнями. Пища была весьма скромной. Со времени царствования Александра II его женой, императрицей Марией Александровной, бабушкой Ольги, были введены английские обычаи: овсяная каша на завтрак, холодные ванны и много свежего воздуха.
Ольга была младшей в семье: брат Михаил был на четыре года старше нее; однако она не страдала от одиночества. Оба старших брата, Николай и Георгий, сестра Ксения и, разумеется, Михаил имели свободный доступ в детскую, — при условии абсолютного повиновения миссис Франклин.
Гатчина, расположенная в сорока с лишком километрах от Петербурга и не слишком далеко от Царского Села, была любимой резиденцией императора Александра III. Великая княгиня Ольга Александровна тоже предпочитала ее всем остальным царским владениям. Именно там прошла большая часть ее детства. В Гатчинском дворце насчитывалось 900 комнат. Он представлял собой два огромных каре, соединенных между собой украшенной пилястрами вогнутой многоэтажной галереей и башнями, которые возвышались по углам каре. В галереях хранились богатые коллекции предметов искусства. В Китайской галерее помещались бесценные изделия из фарфора и агата, собранные прежними монархами. Чесменская галерея была названа так в честь победы русского флота над турками в Чесменской бухте в 1768 году.
В отличие от Эрмитажа, галереи Гатчинского дворца в ту пору не были открыты для публики, и ничто не мешало царским детям заходить туда, особенно в ненастные дни.
— До чего же нам было весело! — вспоминала великая княгиня. — Китайская галерея была идеальным местом для игры в прятки! Мы частенько прятались за какую-нибудь китайскую вазу. Их было там так много, некоторые из них были вдвое больше нас. Думаю, цена их была огромна, но не помню случая, чтобы кто-нибудь из нас хотя бы что-нибудь разбил.
За дворцом простирался огромный парк с рекой и искусственными озерами, выкопанными еще в середине XVIII столетия. На некотором расстоянии от одного из каре находились конюшни и псарни, представлявшие собой особый мир, населенный грумами, конюхами, псарями и другими служащими. На плацу перед двумя полуциркулями возвышалась бронзовая скульптура императора Павла I.
Гатчина принадлежала семье Орловых: Екатерина II подарила ее своему фавориту Григорию Орлову, в придачу к нескольким тысячам десятин земли, и он построил там замок. После смерти князя Григория Орлова императрица выкупила Гатчину у его наследников за полтора миллиона рублей и подарила ее своему сыну Павлу Петровичу, который увеличил дворец до нынешних размеров и превратил город в крохотный Потсдам. Александр III был первым императором, который жил в Гатчинском дворце после убийства императора Павла I в 1801 году. Павел I, единственный сын Екатерины Великой и прапрадед Ольги, был беспокойным призраком: тень его видели в Михайловском замке, в Зимнем дворце, появлялся он и в Гатчинском Большом дворце, особенно в своей спальне. Его опочивальня, находившаяся в одной из башен, по словам великой княгини, сохранялась в таком же виде, в каком она была при жизни императора. Все слуги утверждали, будто видели призрак Павла I.
— Сама я его не видела ни разу, — говорила великая княгиня, — и это меня очень огорчало. Вопреки всему, что о нем говорилось, император Павел I казался мне симпатичным человеком, и мне так хотелось тогда встретить его.
Это было весьма оригинальное суждение о несчастном императоре, едва ли обладавшем располагавшими к себе качествами. Великая княгиня, по-видимому, была единственным членом семьи, который с такой симпатией отзывался о своем предке, обладавшем тиранической и подозрительной натурой, отчего часть современников считала его безумцем.
Каждый уголок Гатчины напоминал о былом величии России под скипетром Романовых. Подвиги русских солдат и моряков во время царствования Петра Великого, императриц Анны Иоанновны, Елизаветы Петровны, Екатерины Великой и Александра I были запечатлены на гобеленах, картинах и гравюрах. Настоящие уроки истории начались для Ольги Александровны позже, но чувством родины она, по-видимому, прониклась с самого раннего детства.
В Гатчине было множество слуг. По словам великой княгини, их насчитывалось свыше пяти тысяч. В их числе были те, кто работал на конюшнях, на фермах, в садах и парках, но вполне возможно, что память изменяла великой княгине. Императору Александру III приходилось заботиться о многом. На его попечении находились Гатчина, Петергоф, два больших дворца в Царском Селе, Аничков и Зимний дворец в Петербурге и Ливадия в Крыму. Император Николай II, брат Ольги Александровны, имел на попечении семь дворцов (в царствование Николая II Аничков дворец служил резиденцией императрице-матери Марии Федоровне), и общее количество прислуги, присматривавшей за ними, редко превышало пятнадцать тысяч человек. Вряд ли треть этого количества обслуживала одну лишь Гатчину.
Тем не менее, императорской семье служило множество народа. Служащих тщательно отбирали. Многие происходили из семейств, в течение многих поколений служивших дому Романовых.
Одним из таких примеров является семья Поповых. Попов, крестьянин Новгородской губернии, был доверенным слугой Екатерины II, единственным человеком из всей прислуги, которому разрешалось производить уборку в кабинете императрицы. Его сын, внук и правнук служили императору Александру I, Николаю I и Александру II. Вполне вероятно, что кто-то из позднейшего потомства Попова служил царской семье и в то время, когда великая княжна еще была ребенком и молодой девушкой.
Многих слуг царские дети знали не только по имени. Уважение, безупречная служба и привязанность с одной стороны и забота и любовь с другой связывали детей и прислугу. В числе прислуги были не только русские, но также греки, негры, финны, черкесы и представители других национальностей. У матери маленькой Ольги служили абиссинцы, носившие шитые золотом черные куртки и белые штаны.
Эти люди были всей душой преданы царской семье. И тем не менее сплетням не было конца.
— Не думаю, чтобы они подслушивали наши разговоры, — говорила великая княгиня, — но о нас они знали гораздо больше, чем мы сами. Когда я была совсем маленькой, несмотря на бдительность Нана (няни миссис Франклин), в детские комнаты еще до завтрака успевали просочиться новейшие сплетни. Я узнавала о последних выходках моих братьев и о наказаниях, последовавших за ними, о том, что у сестры насморк, что папа отправляется принимать парад, а мама дает званый обед, каких гостей ждут во дворце.
В Большом Гатчинском дворце было девятьсот комнат, целая армия слуг и лакеев, огромный парк. Однако, если не считать придворных приемов, под его крышей не было места помпезности. Отец Ольги, император всея Руси, вставал в семь утра, умывался холодной водой, облачался в простецкую одежду, сам варил кофе в стеклянном кофейнике и наполнял тарелку сушками. Прислугу он никогда не беспокоил. После завтрака он садился за свой стол и принимался за работу. Некоторое время спустя к нему приходила жена, два лакея вносили небольшой столик. Муж и жена завтракали вместе. На завтрак они ели крутые яйца и ржаной хлеб с маслом.
Нарушал ли кто-нибудь их покой? Именно в этот момент в кабинете появлялась маленькая дочурка. Окончив завтрак, государыня уходила, но крохотная царевна оставалась с отцом.
Детские комнаты Ольги располагались рядом с рабочим кабинетом императора. Их было четыре: спальня Ольги, спальня миссис Франклин, гостиная и столовая. Крохотным этим королевством безраздельно управляла Нана, и все лакеи и слуги должны были ей повиноваться. В особенности это касалось приготовления пищи для маленькой Ольги.
— Все мы питались очень просто, — рассказывала мне великая княгиня. — К чаю подавали варенье, хлеб с маслом и английское печенье. Пирожные мы видели очень редко. Мне нравилось, как варят нам кашу, — должно быть, это Нана научила поваров, как надо ее готовить. На обед чаще всего подавали бараньи котлеты с зеленым горошком и запеченным картофелем, иногда ростбиф. Но даже Нана не могла меня заставить полюбить это блюдо, в особенности, когда мясо было не дожарено! Однако всех нас воспитывали одинаково: ели мы все, что нам давали.
В годы раннего детства великой княжны самые увлекательные минуты бывали после завтрака, когда миссис Франклин приводила свою питомицу в кабинет императора. Маленькая Ольга тотчас забиралась под рабочий стол отца и тихонько сидела там, прижавшись к крупной овчарке по имени Камчатка. Сидела до тех пор, пока родители не заканчивали свой завтрак.
— Отец был для меня всем. Как бы ни был он занят своей работой, он ежедневно уделял мне эти полчаса. Когда я подросла, у меня появилось больше привилегий. Помню тот день, когда мне было впервые позволено поставить императорскую печать на один из больших конвертов, лежавших стопками на столе. Печать была из золота и хрусталя и очень тяжелая, но какую гордость и восторг испытывала я в то утро. Я была потрясена тем объемом работы, которую папа приходилось выполнять изо дня в день. Думаю, царь был самым великим тружеником на всей земле. Он давал аудиенции, устраивал государственные приемы. Каждый день на стол перед ним ложились кипы указов, приказов, донесений, которые ему следовало прочитать и подписать. Сколько раз папа возмущенно писал на полях документов: «Болваны! Дураки! Ну что за скотина!»
Иногда император отпирал особый ящичек в своем письменном столе и, радостно поблескивая глазами, доставал оттуда свои «сокровища» и показывал их любимой дочке. Сокровища представляли собой коллекцию миниатюрных животных из фарфора и стекла.
— А однажды папа показал мне старинный альбом с восхитительными рисунками, изображающими придуманный город под названием Мопсополь, в котором живут мопсы. Показал тайком, и я была в восторге от того, что отец поделился со мной секретами своего детства. (Альбом с рисунками Мопсополя представлял собой совместное
произведение Александра III и его старшего брата Николая. У жителей города были лица, похожие на морды мопсов. Поскольку у обоих великих князей было, очевидно, достаточно тонкости и вкуса, чтобы не сделать свою сатиру слишком уж очевидной, они предпочли вместо бульдогов изобразить мопсов. Рисунки относятся к 1856 году, когда Александру III, тогда еще великому князю, было одиннадцать лет и когда результаты Крымской войны ожесточили россиян против Великобритании и Франции.)
Слушая воспоминания великой княгини о ее раннем детстве, я был поражен одним обстоятельством: на первом плане у маленькой Ольги были император, Нана, братья и сестра, за ними — целый сонм слуг, солдат, моряков и разных простолюдинов. Но о своей матери великая княгиня говорила очень мало. Доверительные беседы с отцом начинались лишь после того, как императрица уходила. Огромный дворец был постоянно наполнен придворным штатом, но детские воспоминания Ольги не сохранили никаких впечатлений от этих людей. Должно быть, перед глазами маленькой девочки проходили целые вереницы представителей иностранных владетельных домов, фрейлин, камергеров, шталмейстеров. Всех их она видела часто. Должно быть, и слышала о них. Но для маленькой царевны теплые моменты повседневной жизни значили больше, чем пышное великолепие двора. Воспоминания об утренних встречах с отцом ярким светом освещали до конца ее жизненный путь.
— Отец обладал силой Геркулеса, но он никогда не показывал ее в присутствии посторонних. Он говорил, что может согнуть подкову и связать в узел ложку, но не смеет делать это, чтобы не вызвать гнев мамы. Однажды у себя в кабинете он согнул, а затем разогнул железную кочергу. Помню, как он поглядывал на дверь, опасаясь, как бы кто-то не вошел!
Ранней осенью 1888 года Ольга впервые покинула дорогую ей Гатчину. Вся императорская семья собиралась ехать на Кавказ. В октябре она должна была вернуться назад.
29 октября длинный царский поезд шел полным ходом к Харькову. Великая княгиня помнила: день был пасмурный, шел мокрый снег. Около часу дня поезд подъезжал к небольшой станции Борки. Император, императрица и четверо их детей обедали в столовом вагоне. Старый дворецкий, которого звали Лев, вносил пудинг. Неожиданно поезд резко покачнулся, затем еще раз. Все упали на пол. Секунду или две спустя столовый вагон разорвался, как консервная банка. Тяжелая железная крыша провалилась вниз, не достав каких-то нескольких сантиметров до голов пассажиров. Все очутились на толстом ковре, упавшем на полотно: взрывом отрезало колеса и пол вагона. Первым из-под рухнувшей крыши вылез император. После этого он приподнял ее, дав возможность пассажирам выбраться из-под обломков. Это был поистине подвиг Геркулеса, за который ему пришлось потом заплатить дорогой ценой, хотя в то время этого еще никто не знал.
Миссис Франклин и маленькая Ольга находились в детском вагоне, находившемся сразу за столовым вагоном. Они ждали пудинга, но так и не дождались.
— Хорошо помню, как при первом же ударе со стола упали две вазы из розового стекла и разбились вдребезги. Я испугалась. Нана посадила меня к себе на колени и обняла. — Послышался новый удар, и на них обеих упал какой-то тяжелый предмет. — Потом я почувствовала, что прижимаюсь лицом к мокрой земле...
Ольге показалось, что она совсем одна. Сила второго взрыва была так велика, что ее выбросило из вагона, превратившегося в груду обломков. Она покатилась вниз по крутой насыпи, и ее охватил страх. Кругом бушевал ад. Некоторые вагоны, находившиеся сзади, продолжали двигаться, сталкиваясь с передними, и падали на бок. Оглушительный лязг железа, ударяющегося о железо, крики раненых еще больше напугали и без того перепуганную шестилетнюю девочку. Она забыла и про родителей, и про Нана. Ей хотелось одного — убежать подальше от ужасной картины, которую она увидела. И она бросилась бежать куда глаза глядят. Один лакей, которого звали Кондратьев, кинулся за нею вслед и поднял ее на руки.
— Я так перепугалась, что исцарапала бедняге лицо, — призналась великая княгиня.
Из рук лакея она перешла в отцовские руки, и он отнес дочь в один из немногих уцелевших вагонов. Там уже лежала миссис Франклин, у которой были сломаны два ребра и серьезно повреждены внутренние органы. Дети остались в вагоне одни, в то время как император и императрица, а также все члены свиты, не получившие увечий, стали помогать лейб-медику. Они ухаживали за ранеными и умирающими, которые лежали на земле возле огромных костров, разведенных, чтобы согреться.
— Позднее я слышала, — вспоминает великая княгиня, — что мама вела себя как героиня, помогая доктору как настоящая сестра милосердия.
Так оно и было на самом деле. Убедившись, что муж и дети живы и здоровы, Мария Федоровна совсем забыла о себе. Руки и ноги у нее были изрезаны осколками битого стекла, все тело в синяках, но она упорно твердила, что с нею все в порядке. Приказав принести личный багаж, она принялась резать свои сорочки на бинты, чтобы перевязать как можно больше раненых. Наконец из Харькова прибыл вспомогательный поезд. Несмотря на усталость, ни император, ни императрица не захотели сесть в него, прежде чем были посажены все раненые, а убитые, пристойно убранные, погружены в поезд. Число пострадавших составило двести восемьдесят один человек, в том числе двадцать один убитый.
Железнодорожная катастрофа в Борках явилась поистине трагической вехой в жизни великой княгини. Причина катастрофы так и не была установлена следствием. Все были уверены, что крушение произошло из-за халатности Железнодорожного полка, в обязанности которого входило обеспечивать безопасность императорских поездов, и что в железнодорожном полотне находились две бомбы. По слухам, руководитель террористической группы сам был убит при взрыве, но доказать это не удалось.
Сама великая княгиня была склонна полагать, что катастрофа произошла вследствие того, что поезд наехал на поврежденный участок пути. Однако ее же собственные слова не подтверждали этой теории:
— Мне было всего шесть лет, но я почувствовала, что над нами нависла непонятная угроза. Много лет спустя кто-то мне рассказывал, что когда я кинулась бежать от обломков, то все время кричала: «Теперь они придут и убьют нас всех!» Это вполне вероятно. Я была слишком мала, чтобы что-то знать о революционерах. «Они» имело собирательное значение, слово это обозначало какого-то неведомого врага.
Многие из свиты погибли или стали калеками на всю жизнь. В числе убитых оказался граф Шереметев, командир казачьего конвоя и личный друг императора. Камчатка, любимая собака императора, была раздавлена обломком провалившейся крыши. К боли утраты примешивалось неосязаемое, но жуткое ощущение опасности. Тот хмурый октябрьский день положил конец счастливому, беззаботному детству, в память девочки врезался снежный ландшафт, усеянный обломками императорского поезда и черными и алыми пятнами. Шестилетняя великая княжна вряд ли смогла подыскать слова, чтобы выразить те чувства, которые она тогда испытывала, но инстинктивно она понимала гораздо больше, чем должен понимать ребенок в столь нежном возрасте и столь надежно защищенный от внешних опасностей. Пониманию этому способствовало серьезное выражение, которое она не раз видела на лице отца, и озабоченный взгляд матери.
Родители Ольги видели, как умирал император Александр II. Видели его изувеченное тело: результат взрыва бомбы, брошенной террористом в государя, когда он возвращался во дворец после одного богоугодного дела милосердия и утешения. Покушение было совершено среди бела дня в марте 1881 года, взрывом первой бомбы ранило нескольких казаков конвоя и прохожих. Экипаж императора был сильно поврежден, но сам он не пострадал. Не думая о собственной безопасности, Александр II вышел из кареты, чтобы помочь раненым. Когда он повернулся к саням своего адъютанта, была брошена вторая бомба, взрывом которой было убито десять человек и ранено четырнадцать.
У Александра III было мало иллюзий, но он продолжал появляться на людях, хотя прекрасно понимал, что даже при соблюдении самых строгих полицейских мер всегда остается место случаю.
В Гатчине, куда вернулась императорская семья, жизнь шла по заведенному распорядку, но маленькая Ольга знала, что все для нее изменилось.
— Именно тогда я стала бояться темноты, — призналась мне великая княгиня.
Она стала избегать темных углов в галереях и коридорах и впервые в жизни поняла, почему вдоль парковой ограды разъезжают конные полицейские. Поздним вечером можно было видеть, как подпрыгивают фонарики, привязанные к шеям их лошадей. Ей также стало понятно, почему знаменитый полк Синих кирасир был расквартирован неподалеку от Большого Гатчинского дворца. Кроме того, царя охранял Сводный полк, состоявший из представителей всех гвардейских полков. Казармы его также находились в Гатчине. У великой княжны была такая натура, что ко всем военным, охранявшим их семью, она стала относиться как к своим друзьям. Их присутствие как бы исцелило в какой-то степени раны, полученные ею в Борках.
— Я подружилась с очень многими из них, — рассказывала великая княгиня. — До чего же было весело, когда мы с Михаилом убегали к ним в казармы и слушали их песни. Мама строго-настрого запрещала нам такие проделки — так же, как и Нана, — но когда они нам удавались, мы чувствовали, будто что-то приобрели. Солдаты играли с нами в разные игры, подбрасывали нас в воздух. Хотя это были простые крестьяне, они никогда не позволяли себе никаких грубостей. Я чувствовала себя в безопасности, находясь в их обществе. После крушения в Борках я впервые обратила внимание на то, что у входа в наши апартаменты в Гатчинском дворце дежурят казаки императорского конвоя. Слыша, как они на цыпочках проходят мимо моей двери в своих мягких кожаных чувяках, я засыпала с удивительным чувством безопасности. Все они были великаны, как на подбор, и я ощущала себя одним из персонажей «Путешествий Гулливера».
Солдаты и матросы (река и многочисленные озера Гатчины находились в ведении Адмиралтейства) были настоящими друзьями императорских детей. Но были и такие люди, которых присутствие их раздражало: детективы в штатском встречались на каждом шагу, и никто не мог укрыться от их внимания. Зимой 1888—1889 годов маленькая Ольга впервые осознала их назначение.
— Полагаю, присутствие их было необходимо, но отец не мог их терпеть, они всем бросались в глаза. Мы дали им прозвище «ботаников», потому что они то и дело выглядывали из-за деревьев и кустарников.
Маленькой Ольге не было и семи. Она ни разу не появлялась в обществе. Великолепные приемы, устраиваемые ее родителями в Петербурге и Гатчине, для нее ничего не значили. Она обитала в своем собственном мире — хорошо налаженном мире детских апартаментов, рабочего кабинета отца, дворцовых галерей и парка. Однако на эту пронизанную солнцем простую жизнь под мудрым присмотром няни-англичанки уже начала ложиться тень. Она появлялась и исчезала, чтобы возвращаться вновь и вновь.

Дополнения Развернуть Свернуть

Именной указатель

Аксель — 207
Александр I — 27, 41, 122, 249
Александр II — 12, 13, 23, 24, 27, 248
Александр III — 12—21, 24, 29, 32, 33, 38, 42, 45, 48, 49, 52, 55, 60, 63—67, 120, 121, 139, 256
Александр Михайлович — 13, 52, 56, 57, 78, 99, 125, 161, 165—169, 171, 188, 197, 198, 251
Александр Петрович — 92
Александра Английская — 49, 50, 65, 67, 136, 137, 196
Александра Федоровна — 30, 41, 44, 51, 56, 62, 69, 70—73, 79, 83, 105, 109, 113, 138, 139, 151, 154, 160, 194
Алексей Александрович — 123
Алексей Михайлович — 106
Алексей Николаевич — 115, 152, 153
Анастасия Николаевна — 83, 112, 114—119, 190, 192—195
Анастасия Черногорская — 123, 145
Андерсон — 190—194, 220
Андрей Владимирович — 104, 125
Андруп — 186
Армстронг — 208
Астор — 134
Афиногор — 244

Баздырев — 232
Барк — 199—201
Болен — 37
Борис Владимирович — 104, 125
Брасова — см. Шереметьевская
Бриссак — 96
Брусилов —254
Буксгевден — 191
Бьюкенен — 260

Виктория (королева) — 45, 46, 51
Виктория (принцесса) — 50
Виктория-Мелита Гессенская — 124
Вильгельм II — 139
Вильсон — 252
Владимир Александрович — 42, 55, 65, 120, 124, 128
Владимир Кириллович — 258, 259
Власов — 255
Воронцов — 116
Воронцова — 81—83
Вульферт — 124
Вырубова — 146, 152

Георг V — 12, 50, 186
Георг VI — 250
Георг Греческий — 46
Георгий Александрович — 12, 15, 27, 34, 61, 63, 68, 84, 85, 260
Георгий Михайлович — 52
Голицына — 72
Голицыны — 82
Громова — 114, 203
Грюнвальд — 36
Гужон — 168
Гурко — 164

Дадиани — 100, 101
Деникин — 178, 179, 253
Джеймс — 90, 91, 110, 180
Дмитрий Константинович — 52
Догерти — 215
Долгорукая — 102

Евгения Ольденбургская — 87, 88, 92
Екатерина II — 16, 42, 98, 248, 249
Елена Черногорская — 188
Елизавета Федоровна — 79, 156, 175

Жильяр — 191
Жуковский В. — 27
Жуковский П. — 81

Задорожный — 172
Захарьин — 60
Зинаида Дмитриевна — 123

Иванов — 158
Ингер — 113
Иоанн Кронштадтский — 62, 145
Иоанн Шаховской — 243
Ирэн Прусская — 190

Кабюссю — 37
Камерон — 42
Кирилл Владимирович — 124, 125, 199
Клейнмихель — 103
Клемансо — 251
Кнопп — 37
Колчак — 253
Колчев — 199
Кольб — 151, 152
Коннаутские — 76
Константин Павлович — 41, 122
Коссиковская — 80, 81
Кочубей — 53, 54
Крейтон — 215, 216, 229
Ксения Александровна — 12, 15, 37, 38, 56, 57, 68, 83, 109, 135, 167, 171, 188, 191, 241
Куликовские — 212
Куликовский Г. — 204, 212
Куликовский Н. — 109, 111, 160, 163, 169, 189, 198, 203, 210, 214, 229, 235, 236
Куликовский Т. — 205, 212
Кутепов — 177, 178
Кутузовы — 81

Лагарп — 27
Лейден — 60
Лейхтенбергские — 41
Ленин — 253
Ловицкая — 122
Лопухина — 122

Мамонтов — 124
Марина Владимировна — 231
Мария (румынская королева) — 193
Мария Александровна — 15
Мария Александровна Эдинбург¬ская — 41, 45
Мария Милославская — 106
Мария Николаевна — 83, 113, 130
Мария Павловна — 42, 55, 112, 121, 181
Мария Федоровна — 12, 14, 22, 34—36, 49, 50, 54, 55, 70—72, 79—82, 86, 88, 94, 95, 137, 156, 165, 169, 171, 173, 174, 176, 185—189, 196—198
Мартемьяновы — 242, 243
Маунтбаттен — 236
Милица Николаевна — 145
Мимка (горничная) — 166, 168, 203, 211, 213, 214, 217, 228, 229
Михаил Александрович — 12, 15, 26, 28, 36, 48, 68, 91, 95, 101, 109, 124, 125, 135, 164
Михаил Михайлович — 122
Михаил Павлович — 41
Мэй — 12, 202

Нечаевы-Мальцевы — 102, 103
Николай I — 12, 41, 44
Николай II — 12, 15, 17, 27, 30, 44, 48, 50, 65, 69, 73, 79, 83, 88, 98, 100, 105, 113, 121, 125, 127, 128, 135, 136, 139, 154, 155, 162, 164, 195
Николай Михайлович — 52, 133
Николай Николаевич — 123, 128, 159, 167, 169

Оболенские — 82
Одинцов — 231, 232
Ольга Константиновна — 45, 46, 61, 187
Ольга Николаевна — 83
Омар — 85, 86
Орландо — 252
Орлов — 16
Орловы-Давыдовы — 102
Орчард — 69, 112

Павел I — 16, 17, 41
Павел Александрович — 123
Палеолог — 144
Петр I — 42, 108, 122, 248, 249
Петр Михайлович — 52
Петр Николаевич — 145, 169
Петр Ольденбургский — 86—89, 92, 94, 97, 110, 112, 117, 135
Пикок — 200, 201, 208, 209
Пистолькорс — 123
Победоносцев — 32
Позье — 97
Понсонби — 47, 186, 199, 201
Попов — 17, 18
Пуанкаре —140

Расмуссен — 202, 203
Распутин Г. — 142—157
Родзевич — 96
Родзивилл — см. Кольб
Розанов — 114

Самарин — 155
Серафим Саровский — 129, 130
Сергей Александрович — 65, 78, 128
Скляров — 132
Степанов — 34
Столыпин — 132 —134
Сципион — 37

Татьяна Николаевна — 83
Теглева — 191
Торби — 122
Тормейс — 27
Троицкий — 28
Троцкий — 156, 253

Федоров — 152
Филипп Греческий — 187
Фишер — 137, 183
Франклин — 14, 15, 43, 52, 63, 68, 80, 81, 139

Хит — 27
Хоуп — 180
Христиан IX — 28, 46, 184
Христиан X — 184, 186, 187, 188, 197, 199

Цале — 191

Чайковская — см. Андерсон
Черевин — 31, 32

Шереметев — 23
Шереметьевская — 102, 124, 125
Штюрмер — 155

Эдуард VII — 50, 65, 90, 136, 137, 139, 260
Эрнст Эдинбургский — 62

Юденич — 253
Юлия Саксен-Кобург-Готская — 122
Юрьевская — см. Шереметьевская
Юсупова — 102
Юсуповы — 167

© ООО «ТД «Алгоритм», 2016

* * *

Пролог

Этим женщинам была отведена скромная роль фрейлин при царствовавших семьях. Они добросовестно ее исполняли, трепеща перед августейшими особами, осознавая степень доверия к себе.

В России фрейлины появились в Петровскую эпоху. Во фрейлины попадали образованные девушки, с хорошими манерами, чьи родители были известны при дворе.

Каждая царская семья имела по нескольку фрейлин, обязанности между которыми были строго распределены. Одни из них были в свите, другие сопровождали на балы, третьи были приставлены к детям. Все они служили верой и правдой своему государю и государыне, стараясь запомнить важные события, поступки царствующих особ. Те из них, кто владел пером, а таких было немало, оставили после себя записки, с тем чтобы потомки смогли из первых рук узнать об эпохе, в которую они жили, и прежде всего о государе и государыне, которым они служили. Конечно, они не могли быть беспристрастны в своих симпатиях и антипатиях, но ведь и историки зачастую рисовали действительность в угоду существовавшему режиму.

Эти женщины не брали на себя никаких обязательств, они просто вели записи для себя и своих близких.

Читателям уже известны дневники Вырубовой, воспоминания Смирновой–Россет и других.

В настоящем издании собраны воспоминания особ малоизвестных, чьи записи не уступают, а во многом и превосходят уже опубликованные материалы. По–разному сложились их судьбы и отношения с царствовавшими особами, по–разному они и воспроизвели события, свидетелями которых являлись. В основном все материалы, выдержки из которых мы предлагаем вниманию читателей, были напечатаны в журналах прошлого века, таких как «Русский архив», «Исторический вестник», и не выходили отдельными изданиями.

Варвара Головина
1766–1821. Фрейлина Высочайшего двора

В жизни наступает время, когда начинаешь жалеть о потерянных мгновениях первой молодости, когда все должно бы нас удовлетворять: здоровье юности, свежесть мыслей, естественная энергия, волнующая нас. Ничто нам тогда не кажется невозможным; все эти способности мы употребляем только для того, чтобы наслаждаться различным образом; предметы проходят перед нашими глазами, мы смотрим на них с большим или меньшим интересом, некоторые из них поражают нас, но мы слишком увлечены их разнообразием, чтобы размышлять. Воображение, чувствительность, наполняющие сердце, душа, по временам смущающая нас своими проявлениями, как бы заранее предупреждая, что это она должна восторжествовать над нами; все эти ощущения беспокоят нас, волнуют, и мы не можем разобраться в них.

Вот приблизительно что я испытала, вступив в свет в ранней юности.

Я встречала более роз, чем шипов, на жизненном пути. Их разнообразие и богатство, казалось, умножались передо мной. Я была счастлива. Частое счастье гонит прочь равнодушие и располагает нас с участием относиться к счастью других.

Несчастье же набрасывает пелену печали на предметы, его окружающие, и постоянно удерживает наше внимание на наших собственных страданиях, пока Бог в бесконечной Своей милости не откроет новый путь нашим чувствам и не смягчит их.

«Портрет графини Варвары Головиной». Художник Элизабет Виже–Лебрен. Варвара Николаевна Головина, урожденная княжна Голицына (1766–1819) – мемуаристка и художница, любимая племянница И. И. Шувалова, приближенная императрицы Елизаветы Алексеевны

В шестнадцать лет я получила шифр фрейлины. Их было тогда двенадцать. Почти каждый день я была при дворе. По воскресеньям бывало собрание «большого Эрмитажа», на которое допускались дипломатический корпус и особы первых двух классов, мужчины и женщины. Собирались в гостиной, где появлялась Императрица и поддерживала разговор. Затем все следовали за ней в театр; ужина не было. По понедельникам бывал бал и ужин у Великого Князя Павла. По вторникам я была дежурной. Мы проводили вместе с подругой часть вечера в бриллиантовой комнате, названной так потому, что там хранились драгоценности и между ними корона, скипетр и держава. Императрица играла в карты со старыми придворными. Две фрейлины сидели около стола, и дежурные придворные занимали их.

По четвергам было собрание «малого Эрмитажа» с балом, спектаклем и ужином; иностранные министры не бывали на этих собраниях, но остальные посетители были те же, что и по воскресеньям, кроме того, в виде милости, допускались некоторые дамы. По пятницам я была дежурной, по субботам наследник трона давал великолепный праздник. Приезжали прямо в театр, и, когда появлялись Их Императорские Высочества, начинался спектакль; после спектакля очень оживленный бал продолжался до ужина, который подавался в зале театра; посередине залы ставили большой стол, а в ложах – маленькие; Великий Князь и Княгиня ужинали, прохаживаясь между гостями и разговаривая с ними. После ужина опять начинался бал и кончался очень поздно. Разъезжались с факелами, что производило прелестный эффект на скованной льдом прекрасной Неве.

Эта эпоха была самой блестящей в жизни двора и столицы: все гармонировало. Великий Князь виделся с Императрицей–матерью утром и вечером. Он участвовал в Тайном Совете. Город был полон знати. Каждый день можно было встретить тридцать–сорок человек гостей у Голицына1
Князь Александр Михайлович Голицын (1718–1783) – русский генерал–фельдмаршал из рода Голицыных–Михайловичей.

И Разумовского2
Граф (с 1744) Кирилл Григорьевич Разумовский (фамилия при рождении – Розум; 1728–1803) – последний гетман войска Запорожского (1750–1764), генерал–фельдмаршал (1764), президент Российской академии наук в течение более чем полувека (с 1746 по 1798). Основатель графского и княжеского рода Разумовских.

У первого министра графа Панина, где часто бывали Великий Князь и Княгиня, у графа Чернышева и у вице–канцлера, графа Остермана. Там бывало много иностранцев, приезжавших посмотреть на Екатерину Великую и подивиться ей; общий тон общества был великолепен.

Девятнадцати лет я вышла замуж; моему мужу было в это время двадцать девять. Свадьба была отпразднована 4 октября в Зимнем дворце. Ее Императорское Величество надели мне бриллианты на прическу. Императрица, кроме обыкновенных драгоценностей, прибавила еще рог изобилия. Это не ускользнуло от баронессы, любившей меня, и она сделала замечание. Ее Императорское Величество ответила, что это украшение служило ей и она выделяет им тех из невест, которые ей больше нравятся. Я покраснела от удовольствия и благодарности. Императрица заметила мою радость и, ласково подняв мой подбородок, сказала: «Посмотрите на меня; вы вовсе недурны».

Я встала; она провела меня в свою спальню, где были образа, и, взяв один, приказала мне перекреститься и поцеловать его. Я бросилась на колени, чтобы принять благословение Ее Величества; она обняла меня и взволнованно сказала: «Будьте счастливы; я желаю вам этого, как мать и государыня, на которую вы всегда должны рассчитывать».

Императрица сдержала свое слово: ее милостивое отношение ко мне продолжалось, все возрастая, до самой ее смерти.

Императрица послала графиню Шувалову и г. Стрекалова3
Степан Федорович Стрекалов (1728–1805) – статс–секретарь императрицы Екатерины II, тайный советник, сенатор.

Ко двору маркграфа Баденского просить как его, так и наследного принца, чтобы дочь последнего, Луиза, приехала в Россию. Она прибыла 31 октября 1792 г. вместе со своей сестрой Фредерикой, позднее королевой Шведской Принцессе Луизе было тринадцать с половиной лет, ее сестре – на год меньше. Их приезд произвел большую сенсацию. Дамы, посещавшие Эрмитаж, были им представлены каждая в отдельности. Я не была в их числе. Я только что оправилась от очень серьезной болезни после смерти моей второй дочери, прожившей всего только пять месяцев. Я увидала принцесс только две недели спустя после других дам.

Я имела честь быть представленной им во дворце, где были их апартаменты, примыкавшие к Эрмитажу. Я была поражена очаровательной прелестью принцессы Луизы. Такое же впечатление вынесли все, видевшие ее раньше меня. Я особенно привязалась к принцессе. Ее молодость и нежность внушали мне живое участие к ней и нечто вроде боязни за нее, от чего я не могла отделаться, отлично зная мою родственницу, графиню Шувалову, характер которой, склонный к интригам и безнравственный, внушал мне опасения. Императрица, назначив меня в штат принцессы, тем самым, казалось, разрешала мне проявить искреннее усердие, которое далеко не было официальным.

Я привожу здесь, что принцесса Луиза, теперь императрица Елизавета, сама рассказала мне о своем приезде в Петербург4
Этот рассказ полностью приведен по записке принцессы, хранящейся в Императорской библиотеке, великим князем Николаем Михайловичем в его труде «Императрица Елизавета» (СПБ., 1908. Т. I).

«Мы приехали, моя сестра, принцесса Фредерика, впоследствии королева Шведская, и я, между восемью и девятью часами вечера. В Стрельне, последней станции перед Петербургом, мы встретили камергера Салтыкова, которого Императрица назначила дежурным к нам и послала навстречу, чтобы поздравить нас. Графиня Шувалова и г. Стрекалов оба сели в нашу карету, и все эти приготовления к моменту, самому интересному в моей жизни и всю важность которого я уже чувствовала, наполняли мою душу волнением, когда, въезжая в городские ворота, я услышала, как воскликнули: “Вот мы и в Петербурге!”

Невольно, в темноте, мы с сестрой взялись за руки, и по мере того, как мы ехали, мы сжимали друг другу руки, и эта немая речь говорила нам о том, что делается внутри нас.

Мы остановились у Шепеловского дворца; я бегом поднялась по хорошо освещенной лестнице; графиня Шувалова и Стрекалов, оба с довольно слабыми ногами, остались далеко позади меня. Салтыков был со мной, но он остался в передней. Я прошла по всем помещениям, не останавливаясь, и вошла в спальню, обитую малиновым штофом; там я увидала двух женщин и мужчину и сейчас же с быстротой молнии сделала следующий вывод: “Я нахожусь в Петербурге у Императрицы; нет ничего проще, что она встречает меня, следовательно, это она передо мною”, и я подошла, чтобы поцеловать руку у той, которая наиболее соответствовала представлению об Императрице, которое я составила по виденным мною портретам. Несколько лет спустя, с большим светским опытом, я, наверно, колебалась бы более долгое время, прежде чем поступить так».

«Она была с князем Зубовым5
Светлейший князь (с 1796) Платон Александрович Зубов (1767–1822) – последний фаворит Екатерины II, которая подарила ему Рундальский дворец в Курляндии.

Тогда еще просто Платоном Зубовым, и с графиней Браницкой, племянницей князя Потемкина. Императрица сказала, что ей очень приятно познакомиться со мной; я передала ей приветствия моей матери. Между тем пришли моя сестра и графиня Шувалова. После нескольких минут разговора Императрица удалилась, и я отдалась волшебному чувству, вызванному во мне всем, что я видела кругом себя. Я никогда не видела, чтобы что–нибудь производило такое сильное впечатление, как двор Императрицы Екатерины, когда его видишь в первый раз».

«На третий день после нашего приезда, вечером, нас должны были представить Великому Князю отцу и Великой Княгине. Весь день прошел в том, что нас причесывали по придворной моде и одевали в русские платья. Я в первый раз в жизни была в фижмах и с напудренными волосами. Вечером, в шесть или семь часов, нас отвели к Великому Князю отцу, который нас принял очень хорошо. Великая Княгиня осыпала меня ласками; она говорила со мной о моей матери, семье, о тех сожалениях, которые я должна была испытать, покидая их. Такое обращение расположило меня к ней, и не моя вина, если эта привязанность не обратилась в настоящую любовь дочери».

«Все сели; Великий Князь послал за молодыми Великими Князьями и Княгинями. Я как сейчас вижу, как они вошли. Я смотрела на Великого Князя Александра так внимательно, насколько это позволяло приличие. Он мне очень понравился, но не показался мне таким красивым, как мне его описали. Он не подошел ко мне и смотрел на меня неприязненно. От Великого Князя мы направились к Императрице, которая уже сидела за своей обычной партией бостона в бриллиантовой комнате. Нас посадили с сестрой около круглого стола с графиней Шуваловой, дежурными фрейлинами и камергерами. Два молодых Великих Князя вскоре пришли после нас. Великий Князь Александр во весь вечер не сказал мне ни слова, не подошел, видимо, избегая меня. Но понемногу он освоился со мной. Игры в Эрмитаже в небольшом обществе, вечера, проведенные вместе за круглым столом, где мы играли в секретер или смотрели гравюры, постепенно привели к сближению».

«Однажды вечером, когда мы рисовали вместе с остальным обществом за круглым столом в бриллиантовой комнате, Великий Князь Александр подвинул мне письмо с признанием в любви, которое он только что написал. Он говорил там, что, имея разрешение своих родителей сказать мне, что он меня любит, он спрашивает меня, желаю ли я принять его чувства и ответить на них и может ли он надеяться, что я буду счастливой, выйдя за него замуж».

«Я ответила утвердительно, так же на клочке бумаги, прибавляя, что я покоряюсь желанию, которое выразили мои родители, посылая меня сюда. С этого времени на нас стали смотреть как на жениха и невесту Мне дали учителя русского языка и “Закона Божия”».

На следующий день после представления принцессы Луизы Императрица дала аудиенцию делегатам Польши, графам: Браницкому, Рзевускому и Потоцкому, – стоявшим во главе партии, не желавшей наследственности престола в Польше. Они приехали просить Ее Величество взять Польшу под свое покровительство. Это была первая церемония, на которой участвовала принцесса Луиза. Императрица находилась на троне в тронном зале. Публика наполняла помещение, и толпа теснилась около залы кавалергардов. Граф Браницкий произнес по–польски речь. Вице–канцлер Остерман отвечал по–русски, стоя около ступеней трона. Когда окончилась церемония, Императрица возвратилась в свои апартаменты. Принцесса Луиза последовала за ней, но, обходя трон, она запуталась ногой в нитях и бахроме бархатного ковра и упала бы, если бы Платон Зубов не поддержал ее.

Она смутилась и была в отчаянии от этого случая, тем более что она в первый раз появилась публично. Нашлись смешные люди, которые сочли это дурным предзнаменованием. Им не пришло в голову сравнение одного августейшего лица, вспомнившего при этом случае Цезаря, который так счастливо выпутался в подобном обстоятельстве. Высаживаясь на берег Африки, чтобы следовать за остатками республиканской армии, он упал и воскликнул: “Африка, я держу тебя!”, обращая таким образом в свою пользу случай, который другие могли бы дурно истолковать.

Я приближаюсь к самому интересному моменту в моей жизни.

Красивое и новое зрелище открылось перед моими глазами: величественный двор; государыня заметно сближала меня с той, которая должна была вызвать во мне безусловную привязанность. Чем более имела я честь видеть принцессу Луизу, тем более внушала она мне абсолютную преданность. Несмотря на ее молодость, мое участие к ней не ускользнуло от ее внимания. Я с радостью заметила это. В начале мая двор уехал в Царское Село. На следующий за отъездом день Ее Императорское Величество приказала моему мужу, чтобы я приехала туда на все лето.

Этот приказ привел меня в восхищение. Я отправилась сейчас же, чтобы приехать раньше, чем начнется вечер у Императрицы. Как только я окончила туалет, я сейчас же отправилась во дворец, чтобы быть представленной ей. Она появилась в шесть и встретила меня очень милостиво, говоря: «Я очень рада видеть вас в числе наших. Будьте с сегодняшнего дня госпожой Толстой Маршальшей6
Мы дали это прозвище, потому что мой муж был немножко толст. – Прим. авт.

Чтобы иметь более внушительный вид».

Я хочу сейчас дать понятие о лицах, которым было разрешено пребывание в Царском Селе и которые были допущены в ее кружок. Но прежде чем рисовать различные портреты, я хотела бы дать образ государыни, которая в продолжение тридцати четырех лет делала счастливой Россию.

Потомство будет судить Екатерину II со всем пристрастием людей. Новая философия, которой она, к несчастью, была заражена и которая была ее главным недостатком, обволакивает как бы густой вуалью ее великие и прекрасные качества. Но мне казалось бы правильным проследить ее жизнь с юности, прежде чем заглушать отзвуки ее славы и непередаваемой доброты.

Императрица была воспитана при дворе принца Ангальтского, своего отца, невежественной гувернанткой низкого поведения, которая едва могла научить ее читать7
Автор несправедлив к м–ль Гардель, француженке, правда, не очень ученой, но которой Екатерина II, во всяком случае, обязана большим, чем умение читать. – Прим. сост.

Ее родители никогда не занимались ни ее убеждениями, ни ее воспитанием. Ее привезли и Россию семнадцати лет, она была красива, полна естественной грации, талантов, чувственности и остроумия, с желанием учиться и нравиться.

Ее выдали замуж за герцога Голштинского, бывшего тогда Великим Князем и наследником Императрицы Елизаветы, своей тетки. Он был m–красив, слабоволен, маленького роста, мелочен, пьяница и развратник. Двор Елизаветы также представлял полную картину разврата. Граф Миних8
Жан Эрнест (сын знаменитого фельдмаршала) родился в 1707, умер в 1788. – Прим. автора.

Умный человек, первый разгадал Екатерину и предложил ей учиться. Это предложение было поспешно принято. Он дал ей для начала словарь Бейля, произведение вредное, опасное и соблазнительное, в особенности для того, у кого нет ни малейшего представления о божественной истине, поражающей ложь9
Все эти подробности получены мною от моего дяди Шувалова, которому Императрица рассказывала все это сама. – Прим. автора.

Екатерина прочла его три раза подряд в течение нескольких месяцев. Оно воспламенило ее воображение и потом привело ее к общению со всеми софистами. Таковы были склонности принцессы, ставшей женой Императора, у которого не было другого честолюбия, как сделаться капралом Фридриха II. Россия была под игом слабости; Екатерина страдала от этого; ее великие и благородные мысли перешагнули через препятствия, противившиеся ее подъему. Ее характер возмущался развращенностью Петра и его презрительным отношением к своим подданным. Всеобщая революция собиралась разразиться. Желали регентства, и так как у Императрицы был десятилетний сын – впоследствии Павел I, – то было решено, что Петра III отошлют в Голштинию. Князь Орлов и его брат, граф Алексей, пользовавшиеся тогда расположением Императрицы, должны были отправить его. Приготовили корабли в Кронштадте, и на них хотели отправить Петра с его батальонами в Голштинию. Он должен был переночевать накануне отъезда в Ропше, близ Ориенбаума.

Я не буду входить в подробности этого трагического события. О нем слишком много говорили и извращали его; но, способствуя истине, я считаю необходимым привести здесь подлинное свидетельство, слышанное мною от министра графа Панина. Его свидетельство является тем более неоспоримым, что известно, что он не был особенно привязан к Императрице. Он был воспитателем Павла, надеялся, что будет держать бразды правления во время регентства женщины, и обманулся в своих ожиданиях. Сила, с которой Екатерина овладела властью, разбила все его честолюбивые замыслы и оставила в его душе недоброжелательное чувство.

Однажды вечером, когда мы были у него, в кругу его родственников и друзей, он рассказал нам много интересных анекдотов и незаметно подошел к убийству Петра III. «Я был, – говорил он, – в кабинете Императрицы, когда князь Орлов пришел известить ее, что все кончено. Она стояла посреди комнаты; слово “кончено” поразило ее. – “Он уехал!” – возразила она сначала. Но, узнав печальную истину, она упала без чувств. С ней сделались ужасные судороги, и одну минуту боялись за ее жизнь. Когда она очнулась от этого тяжелого состояния, она залилась горькими слезами, повторяя: “Моя слава погибла, никогда потомство не простит мне этого невольного преступления”. Фавор заглушил в Орловых всякое другое чувство, кроме чрезмерного честолюбия. Они думали, что если они уничтожат Императора, Князь Орлов займет его место и заставит Императрицу короновать его».

Трудно описать твердость характера Императрицы в ее заботах о государстве. Она была честолюбива, но в то же время покрыла славой Россию; ее материнская заботливость распространялась на каждого, как бы он незначителен ни был. Трудно представить зрелище, более величественное, чем вид Императрицы во время приемов. И нельзя было быть более великодушным, любезным и снисходительным, чем она в своем тесном кругу. Едва появлялась она, исчезала боязнь, заменяясь уважением, полным нежности. Точно все говорили: «Я вижу ее, я счастлив, она наша опора, наша мать».

«Екатерина после приезда в Россию». Художник Луи Каравак. 1745 г. Екатерина II Алексеевна Великая (урожденная София Августа Фредерика Ангальт–Цербстская, 1729–1796) – императрица Всероссийская с 1762 по 1796 год

Садясь за карты, она бросала взгляд вокруг комнаты, чтобы посмотреть, не нужно ли кому чего–нибудь. Она доводила свое внимание до того, что приказывала опустить штору, если кого беспокоило солнце. Ее партнерами были дежурный генерал–адъютант, граф Строганов10
Барон, затем с 1761 года граф Александр Сергеевич Строганов (1733–1811) – русский государственный деятель из рода Строгановых: сенатор, обер–камергер (1797), действительный тайный советник 1–го класса, с 1800 г. президент Императорской академии художеств. Крупнейший землевладелец и уральский горнозаводчик; коллекционер и благотворитель. С 1784 г. петербургский губернский предводитель дворянства.

И старый камергер Чертков11
Ефрем Александрович Чертков – тайный советник, один из ее друзей в момент восшествия на престол.

Которого она очень любила. Мой дядя, обер–камергер Шувалов, тоже иногда принимал участие в игре или, по крайней мере, присутствовал при этом. Платон Зубов тоже. Вечер продолжался до девяти часов или до половины десятого.

Я вспоминаю, что однажды Чертков, бывший плохим игроком, рассердился на Императрицу, заставившую его проиграть. Ее Величество была оскорблена тем, как он бросил карты. Она не сказала ничего и прекратила игру. Это случилось как раз около того времени, когда обыкновенно расходились. Она встала и простилась с нами. Чертков остался уничтоженным. На следующий день было воскресенье. Обыкновенно в этот день бывал обед для всех, входивших в администрацию. Великий Князь Павел и Великая Княгиня Мария приезжали из Павловска, замка, в котором они жили, находившегося в четырех верстах от Царского Села. Когда они не приходили, то был обед для избранных лиц под колоннадой. Я имела честь быть допущенной на эти обеды. После обедни и приема, когда Императрица удалялась в свои покои, маршал Двора, князь Барятинский, перечислял лиц, которые должны были иметь честь обедать с ней. Чертков, допущенный на все небольшие собрания, стоял в углу, крайне огорченный происшедшим накануне. Он почти не смел поднять глаза на того, кто должен был произнести над ним приговор. Но каково же было его удивление, когда он услышал свое имя. Он не шел, а бежал. Мы пришли к месту обеда. Ее Императорское Величество сидела в конце колоннады. Она встала, взяла Черткова под руку и молча обошла с ним кругом колоннады. Когда она возвратилась на прежнее место, она сказала ему по–русски: «Не стыдно ли вам думать, что я на вас сержусь? Разве вы забыли, что между друзьями ссоры остаются без последствий?» Никогда я не видела человека в таком волнении, в каком был этот парик; он расплакался, беспрестанно повторяя: «О, матушка, что сказать тебе, как благодарить тебя за такие милости? Всегда готов умереть за тебя!»

Без благословения Бога, без освящения Им брака все поздравления и добрые пожелания друзей будут пустым звуком. Без Его ежедневного благословения семейной жизни даже самая нежная и истинная любовь не сумеет дать все, что нужно жаждущему сердцу. Без благословения Неба вся красота, радость, ценность семейной жизни может быть в любой момент разрушена.

Мы знаем, что, когда Он отказывает нам в нашей просьбе, то выполнение ее было бы нам во зло; когда Он ведет нас не по той дороге, которую мы наметили, Он прав; когда Он наказывает или исправляет нас, то делает это с любовью. Мы знаем, что Он все делает ради нашего высшего блага.

Над каждым из нас всегда парит невидимый Ангел-Хранитель.

Есть горе, которое ранит еще больше, чем смерть. Но любовь Бога может превратить любое испытание в благословение.

За тучей скрывается звездный свет,

После ливня солнечный луч сияет,

У Бога существ нелюбимых нет,

Всем твореньям своим благо Он посылает!

И так течет жизнь истинного дома, иногда при ярком солнечном свете, иногда во мраке. Но при свете или во мраке - она всегда учит нас обращаться к Небу, как к Великому Дому, в котором претворяются все наши мечты и надежды, где соединяются вновь порванные на земле узы. Во всем, что мы имеем и что делаем, нам необходимо благословение Бога. Никто кроме Бога не поддержит нас во время великого горя. Жизнь так хрупка, что любое расставание может оказаться вечным. Мы никогда не можем быть уверены, что у нас еще будет возможность попросить прощения за злое слово и быть прощенными. Наша любовь друг к другу может быть искренней и глубокой в солнечные дни, но никогда она не бывает настолько сильной, как в дни страданий и горя, когда раскрываются все ее скрытые до этого богатства.

Христианство, как небесная любовь, возвышает душу человека. Я счастлива: чем меньше надежды, тем сильнее вера. Бог знает, что для нас лучше, а мы нет. В постоянном смирении я начинаю находить источник постоянной силы. «Ежедневное умирание это тропа к ежедневной жизни»

Чем ближе душа приближается к Божественному и Вечному Источнику Любви, тем полнее раскрываются обязательства священной человеческой любви, и тем острее укоры совести за пренебрежение к малейшим из них.

Ближе к Богу мы бываем, когда считаем себя самыми не (испр. от руки) достойными. И приятнее всего для Него мы тогда, когда смиряемся и раскаиваемся до пыли и пепла.

Чем смиреннее человек, тем больше мира в его душе.

Мы должны крепиться и молить Бога, чтобы Он даровал нам терпение вынести все, что Он нам ниспошлет. Искушения, попущенные мудрым и любящим Отцом, предшествуют Его милостям.

Тот, кто хочет зажечь сердца других людей любовью ко Христу, должен сам пылать этой любовью.

Воспоминание о прошлых милостях поддержит веру в Бога в испытаниях грядущих.

Учись ради любви к Богу расставаться даже с близким и дорогим тебе человеком.

Есть много людей, в которых Богом заложена жажда совершенства, которые не удовлетворены собой, стыдятся себя, терзаются желаниями, которые не в силах удовлетворить, инстинктами, которые не могут осознать, силами, которые не могут применить, обязанностями, которые не могут выполнить, смятением, которое не могут никому высказат. Рад бы был любому изменению, которое сделало бы их благороднее, чище, справедливее, более любящими, более чистосердечными и разумными, и, когда они думают о смерти, их мысль можно выразить словами поэта:

К жизни, не к смерти я устремляюсь,

Ярче, полнее жить собираюсь,

Малостью не удовлетворяюсь.

Этим людям можно повторить слова Господа: “Дерзай, чадо!” (Мф. 9, 2) Бог щедро одаривает людей. Если есть жажда Божественного, она несомненно будет удовлетворена. Если вы стремитесь стать лучше, так и будет. Только верьте своим лучшим чувствам, не старайтесь заглушить в себе эту жажду святого, боритесь, несмотря на ошибки, промахи, даже прегрешения. За каждого, за кого Бог с вас спросит, даже когда Он прощает, продолжайте борьбу, несмотря на все разочарования. Да благословенны будут те, кто жаждет правды! Нам было сказано: “И Дух и невеста говорят: прииди! И слышавший да скажет: прииди! Жаждущий пусть приходит, и желающий пусть берет воду жизни даром” (Откр. 22, 17).

Душа, открытая более другого духовному, лучше знающая Бога, больше боится ошибиться пред Ним, больше трепещет в памяти о Страшном Суде.

Нам нужно искать своего спасения в том положении, в какое поместило нас Провидение, а не строить воздушные замки, воображая, как добродетельны мы были бы в каком-то другом положении. И потом, нам надо по-настоящему верить в Бога даже в малом. Большинство людей проводят жизнь, охая и сокрушаясь по поводу своих привычек, рассуждая о том, что их надо изменить, составляя правила своей жизни в будущем, которого они ждут, но которого, быть может, будут лишены, и таким образом теряют время, которое следовало бы тратить на добрые дела на пути к своему спасению. К спасению нужно стремиться каждый день и каждый час. Нет времени, лучшего для того, которое Господь в своей милости дает нам сейчас, а что принесет нам завтрашний день, мы не знаем. Спасение достигается не одним нашим мечтанием, а усердным прилежанием. Постоянное трезвение угодно Богу.

Даже мелочи становятся великими, когда они по воле Божией. Они малы сами по себе, но тотчас же делаются великими, когда исполняются ради Него, когда ведут к Нему и помогают навечно с Ним соединиться. Вспомните, как Он сказал: “Верный в малом и во многом верен, а неверный в малом неверен и во многом” (Ак. 16, 10).

Душа, которая искренне стремится к Богу, никогда не смотрит, большое это дело или малое; достаточно знать, что Он, для Кого это делается, безгранично велик, что все создания Его должны быть полностью Ему преданы, а достигнуть этого можно, только выполняя Его волю…

Страдать, но не терять мужество вот в чем величие… Куда бы ни вел нас Бог, везде мы Его найдем, и в самом изматывающем деле, и в самом спокойном размышлении…

То, что нас угнетает и ранит нашу гордость, больше приносит пользы, чем то, что волнует и вдохновляет.

Природа Бога - Дух. Имя Бога - Любовь. Отношения Бога и человека - это отношения Отца и сына.

Люди видели шипы на главе Иисуса, а ангелы видели розы.

Когда проснусь, потребуется вновь

Вся преданность моя и вся любовь.

Тогда Его увижу я, какой Он есть,

Который знает все, что было и что есть.

Христос знает, что в сердце человека. Когда Он смотрит на нас, Он видит не только какие мы, но и какими мы можем стать. Христос смотрит на молодую жизнь, стоящую перед Ним, и видит в ней - под внешней непривлекательностью великолепную зрелость и призывает к ее воплощению.

Иисус всегда видит лучшее в человеке. Он видел возможность добра, которая скрывалась в мытаре за всей жадностью и бесчестностью, и Он призвал его стать одним из своих друзей. В падшей женщине, которая лежала у Его ног, Он желал увидеть душу непорочную и сказал ей слова милосердия и надежды, которые спасли ее. В каждом, кто появился с Ним рядом, Он видел возможность выявить что-то хорошее.

Рубанков К.С.

«Костромская народная газета»

Празднование 300-летия дома Романовых (1913 г.) в воспоминаниях членов династии и их приближенных

Большинство исследований, посвященных правлению последнего русского царя, обращаются к описаниям празднования 300-летия дома Романовых в 1913 г. Романовские торжества трактуются как праздник, который отмечался «торжественно и всенародно», а сам 1913 год – «вершина процветания империи и год великого юбилея» . При этом сами современники кардинально расходились в оценки итогов романовских торжеств с точки зрения формирования позитивного имиджа монархии: от «триумфального успеха» (фрейлина императрицы С.Буксгевден) до «жалкого провала» (лидер кадетов П. Милюков) . Полярные оценки юбилея демонстрируют и воспоминания о праздновании 300-летия дома Романовых в Костроме, опубликованные местными исследователями: фрагменты мемуаров председателя Совета министров В.Коковцева и товарища министра внутренних дел В.Джунковского . Если последний писал, что был свидетелем «ни с чем не сравнимого патриотического подъема в народе», то В.Коковцев считал: «Романовские торжества прошли как-то бледно», отметив, правда, что Кострома была исключением . Комплексного исследования Романовских торжеств в историографии на данный момент не существует, фактически этот сюжет затрагивается только в капитальной монографии Р.Уортмана, анализировавшего символику русского самодержавия. Уортман рассматривал проведения юбилея в 1913 г. как попытку «сплотить народные массы вокруг царя», и пришел к выводу, что «торжества были призваны продемонстрировать неувядающую привлекательность монархизма в глазах масс» они «подтверждали веру Николая [Второго] в то, что большинство населения, особенно крестьянство, лояльно по отношению к нему» .

Круг источников в большинстве публикаций достаточно узкий, и практически не используются даже опубликованные источники личного происхождения. Значительный интерес, на наш взгляд, представляет оценка самими Романовыми итогов празднования 300-летия своего рода. Как правило, в большинстве исследований, включая краеведческие, цитируются только фрагменты из дневника Николая Второго, как известно, достаточно сдержанного на эмоциональные оценки . Между тем круг подобных источников должен быть расширен. В частности, в Кострому на празднование юбилея, кроме семьи Николая Второго, прибыло тридцать членов российского императорского семейства . Двадцати четырем из них удалось пережить революционные события, четверо издали в эмиграции свои мемуары (великие князья Кирилл Владимирович, Гавриил Константинович, Александр Михайлович, великая княгиня Ольга Александровна) . Сюда же примыкают еще два мемуарных текста: воспоминания кузины Николая Второго – вел.княгини Марии Павловны-мл. – она принимала участие в празднованиях юбилея в Москве, и воспоминания супруга племянницы царя Феликса Юсупова . Приближенные Романовых также в своих мемуарах уделили внимание празднованию 300-летия династии (мы использовали мемуары фрейлины А.Вырубовой, камердинера А.Волкова, подруги последней царицы С. Буксгевден, дворцового коменданта В.Воейкова) . Наконец, как уже говорилось, на страницах своих книг юбилею уделили внимание видные чиновники царской России (В.Джунковский, В. Коковцев). Всего мы проанализировали около полутора десятков таких мемуарных свидетельств.

Анализ фрагментов воспоминаний, посвященных празднованию юбилея, на наш взгляд, позволяет придти к следующим выводам. Во-первых, описание торжеств большинство мемуаристов использует, как прием противопоставления между лояльным отношением к династии в 1913 г. и последующими революционными событиями. Мемуаристы здесь буквально вторят друг-другу: «Восторженные приветствия [в ходе торжеств]… повторялись каждый день, и казалось, ничто - ни время, ни обстоятельства - не изменит эти чувства любви и преданности» (А.Вырубова), «Кажется почти невозможным, что люди, которые с энтузиазмом приветствовали революцию четыре года спустя, могли так выражать свою преданность и принимать участие в таких празднествах» (С.Буксгевден, перевод наш – Авт.), «При виде этих восторженных толп, кто бы мог подумать, что не пройдет и четырех лет, как само имя Ники [Николая Второго] будет смешано с грязью и станет предметом ненависти!» (вел.княгиня Ольга) . Иногда авторы используют вариант этого же приема: они подчеркнуто нейтрально сообщают о пышном праздновании юбилея, а читатель, зная о дальнейшем развитии событий, сам чувствует контраст: «Главной темой разговоров было трехсотлетие дома Романовых... Казалось, все было в порядке. Правительство уверяло, что со времен Александра III не было такого благополучия» (вел.князь Александр). «Везде [в 1913 г.] – воодушевление населения, депутации» (А.Волков) . В большинстве мемуаров текст юбилее династии завершает главы, которые предшествует описанию событий первой мировой войны и революции, иными словами, 300-летие дома Романовых воспринимается мемуаристами как своего рода завершающий аккорд истории царской России.

Во-вторых, можно сделать вывод, что воспоминания Романовых и их приближенных, если их рассматривать только как свидетельства о подготовке и проведении праздника, не очень богаты информацией. Зато это весьма ценный источник для реконструкции эмоций и ощущений российской элиты во время юбилея и «закулисной» истории празднеств. Все мемуары – с небольшими вариантами - воспроизводят одинаковую схему событий: молебен в Казанском соборе, потом следует прием в Зимнем дворце, далее – переезд в Москву, бал в Дворянского собрании, путешествие по Волге, визит в Кострому, возвращение в Москву. Однако такая повторяемость позволяет провести перекрестную проверку информации: в частности, утверждение В.Коковцева о том, что во время путешествия по Волге только «небольшие группы крестьян…ждали выхода Государя» , опровергается всеми другими свидетельствами: «Прибытие на Волгу сопровождалось необычайным подъемом духа всего населения. Народ входил в воду по пояс, желая приблизится к царскому пароходу» , «берега были переполнены людьми, и в каждой деревне крестьяне заходили в воду в своем желании увидеть царский пароход» , «Когда наш пароход плыл по Волге, мы видели толпы крестьян, стоявших по пояс в воде» . Наконец, ценность «романовских» мемуаров в том, что авторы сообщают уникальные факты: о болезни вел. княжны Татьяны, что заставило сократить торжества в Петербурге, о том, как на график празднеств и их организацию влияло самочувствие императрицы Александры, для которой многочасовые церемонии были мучительны (это подтверждается и другими источниками), о влиянии на императрицу Г.Распутина, что проявилось в ходе торжеств в Костроме и закончилось неприятным для Романовых скандалом .

В-третьих, можно отметить неодинаковый объем фрагментов, посвященных описанию юбилея - причем можно сделать однозначный вывод: масштаб участия - неучастия автора в празднованиях не влияет (или очень слабо влияет) на объем текста. К примеру, Ф.Юсупов и вел.княгиня Мария Павловна практически не принимали участия в праздниках, но если первый только упомянул о юбилее , то вторая посвятила им около страницы текста . Еще более разителен контраст между воспоминаниями вел. князей Гавриила Константиновича и Александра Михайловича, участие которых в торжествах абсолютно идентично, но при этом первый мемуарист рассказывает об этих событиях на протяжении двух глав (мемуары Гавриила Константиновича самый длинный «романовский» текст о 300-летии династии), то второй упоминает о празднике в одном предложении .

В-четвертых, описание романовского юбилея для некоторых мемуаристов – явный способ репрезентации себя или своих идей. Как уже отмечалось, характерный для первой, дореволюционной, части мемуаров вел.княгини Марии Павловны шаблон создания сказочного сюжета «о жизни принцессы», определил и ее подход к изображению торжеств в Москве. Большую их часть занимает описание бала в Дворянском собрании, где великая княгиня привлекла всеобщее внимание своим нарядом и умением вальсировать (об этом говорят и другие мемуаристы) . Наконец, совершенно особый подход к изображению торжеств – у вел.князя Кирилла Владимировича, также принимавшего участие во всех празднествах: он склонен не к описаниям, а к рассуждениям, и единственный среди всех мемуаристов пытается увидеть в событиях 1913 г. не только прошлое, но и будущее династии. Для великого князя, в эмиграции признанного большинством Романовых главой императорского дома, воспоминания о юбилее – способ еще раз, в неявной форме, продекларировать династические права своей ветви на русский трон (характерно, что мемуары должны были носить название «Моя жизнь на службе России тогда и теперь») и возможность напомнить о связи Романовых с Россией: «Они [Романовы] связаны с ней одно судьбой… несмотря на то, что эта связь сейчас временно прервана» .

В-пятых, можно сделать вывод, что желание организаторов празднеств подчеркнуть связь событий 1913 г. с событиями 1613 г. - в первую очередь организацией «повторного» (через 300 лет) путешествия Романовых по волжским городам – удалось, во всяком случае, если исходить из мемуаров. Все рассмотренные нами тексты (1913 г. от времени их написания отделяют от двадцати до пятидесяти лет) содержат описания путешествия Романовых по Волге. Можно согласиться и с мнением Р.Уортмана, что «основная часть торжеств, посвященных юбилею… состоялась в Костроме» . Из одиннадцати рассмотренных текстов, описывающих праздники, десять содержат упоминания приема царской семьи в Костроме. Более того, в памяти мемуаристов Кострома стала своеобразным центром празднования 300-летия династии: А.Волков, В. Воейков, вел.княгиня Мария, вел. княгиня Ольга из всех волжских городов упоминают только Кострому, Софья Буксгевден пишет о том, что «Ипатьевский монастырь был целью их [Романовых] путешествия» (перевод наш), этого же мнения придерживается и вел.князь Гавриил: «После московских торжеств мы все отправились по Волге в Кострому» (выделено нами). К этому же мнению присоединился и В.Коковцев, в уже цитировавшемся фрагменте мемуаров, отмечавший: «Большое впечатление произвела только Кострома. Государь и его семья были окружены сплошной толпой парода, слышались неподдельные выражения радости» . Можно согласиться и с тем, что энтузиазм, проявленный в Костроме, в общем и целом поддержал убеждение императорской семьи в том, что в народ привержен монархии, в недовольство проявляет только небольшая часть элиты (это, в частности, подтверждает замечание А.Вырубовой: «Путешествие [В Кострому] в нравственном смысле утешило и освежило Их Величества»). К этому мнению присоединился и В.Коковцев, считавший, что стабилизация ситуации в стране и празднование юбилея «дали место… вере в безграничную преданность ему [Николаю II], как Помазаннику Божию, всего народа, слепую веру в Него народных масс...», игнорированию мнений «напоминающих о том, что нельзя более делать так, как было, и требующим приспосо­бляться к каким-то новым условиям» .

Наконец, на наш взгляд, можно придти к выводу, что единой оценки итогов юбилея (и его успешности) не было ни у Романовых, ни у их приближенных. Однако очевидно, что на оценки, которые фигурируют в мемуарах, прямо повлияло дальнейшее развитие событий, заставляющее мемуаристов через много лет утверждать: на праздниках они испытывали «странное чувство, что возникают какие-то новые, ужасные условия жизни», или утверждать: «юбилей Дома Романовых прошел без особого подъема», хотя при этом сами же мемуаристы приводят многочисленные факты всеобщего ликования, то есть опровергают свои же слова. При этом нельзя сказать, что оценка мемуаристов прямо зависела от их отношения к самодержавному режиму и личности Николая Второго. В частности, В.Джунковский и В.Коковцев, оба уволенные со своих должностей через некоторое время после празднования 300-летия, в своей оценке юбилея придерживаются противоположных позиций, а вел. князь Гавриил Константинович, лояльный по отношению к царю, и оппозиционно настроенный П.Милюков сходятся в оценке юбилея как провального .

Таким образом, мемуары Романовых и их окружения – ценный источник для реконструкции истории проведения 300-летия династии. При этом следует учитывать, что, во-первых, мемуаристы описывая события, как правило, не преследовали цели проанализировать весь ход празднеств, а, во-вторых, все оценки авторов с точки зрения «успешности» проведения юбилея, носят ретроспективный характер, и их надо использовать с осторожностью. На наш взгляд, их следует соотносить с другими источниками личного происхождения – эпистолярным наследием и дневниками.

Примечания

См., напр.: Ферро М. Николай Второй. М., 1991. С. 153; Кудрина Ю.В. Императрица Мария Федоровна. М., 2005. С.135-136; Радзинский Э.С.Николай Второй. Жизнь и смерть.М., 1995. С.139.

Милюков П.Н. Воспоминания. Т.2. Нью-Йорк, 1955. С.184; Buxhoeveden S. The life and tragedy of Alexandra Feodorovna //Сайт «Александровский дворец»: http://www.alexanderpalace.org/2006alix/

См.: Губернский дом. 1998. №№5-6. С. 123-132.

Коковцев В. Н. Из моего прошлого: Воспоминания. Книга 2. М., 1992.С. 140.

Уортман Р. Николай Второй и образ самодержавия// История СССР. 1991 г. №2. С.122-123. См. также: Уортман, Р.С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии. Т. 2: От Александра II до отречения Николая II. М. 2004.

© ООО «ТД «Алгоритм», 2016

* * *

Пролог

Этим женщинам была отведена скромная роль фрейлин при царствовавших семьях. Они добросовестно ее исполняли, трепеща перед августейшими особами, осознавая степень доверия к себе.

В России фрейлины появились в Петровскую эпоху. Во фрейлины попадали образованные девушки, с хорошими манерами, чьи родители были известны при дворе.

Каждая царская семья имела по нескольку фрейлин, обязанности между которыми были строго распределены. Одни из них были в свите, другие сопровождали на балы, третьи были приставлены к детям. Все они служили верой и правдой своему государю и государыне, стараясь запомнить важные события, поступки царствующих особ. Те из них, кто владел пером, а таких было немало, оставили после себя записки, с тем чтобы потомки смогли из первых рук узнать об эпохе, в которую они жили, и прежде всего о государе и государыне, которым они служили. Конечно, они не могли быть беспристрастны в своих симпатиях и антипатиях, но ведь и историки зачастую рисовали действительность в угоду существовавшему режиму.

Эти женщины не брали на себя никаких обязательств, они просто вели записи для себя и своих близких.

Читателям уже известны дневники Вырубовой, воспоминания Смирновой–Россет и других.

В настоящем издании собраны воспоминания особ малоизвестных, чьи записи не уступают, а во многом и превосходят уже опубликованные материалы. По–разному сложились их судьбы и отношения с царствовавшими особами, по–разному они и воспроизвели события, свидетелями которых являлись. В основном все материалы, выдержки из которых мы предлагаем вниманию читателей, были напечатаны в журналах прошлого века, таких как «Русский архив», «Исторический вестник», и не выходили отдельными изданиями.

Варвара Головина
1766–1821. Фрейлина Высочайшего двора

В жизни наступает время, когда начинаешь жалеть о потерянных мгновениях первой молодости, когда все должно бы нас удовлетворять: здоровье юности, свежесть мыслей, естественная энергия, волнующая нас. Ничто нам тогда не кажется невозможным; все эти способности мы употребляем только для того, чтобы наслаждаться различным образом; предметы проходят перед нашими глазами, мы смотрим на них с большим или меньшим интересом, некоторые из них поражают нас, но мы слишком увлечены их разнообразием, чтобы размышлять. Воображение, чувствительность, наполняющие сердце, душа, по временам смущающая нас своими проявлениями, как бы заранее предупреждая, что это она должна восторжествовать над нами; все эти ощущения беспокоят нас, волнуют, и мы не можем разобраться в них.

Вот приблизительно что я испытала, вступив в свет в ранней юности.

Я встречала более роз, чем шипов, на жизненном пути. Их разнообразие и богатство, казалось, умножались передо мной. Я была счастлива. Частое счастье гонит прочь равнодушие и располагает нас с участием относиться к счастью других. Несчастье же набрасывает пелену печали на предметы, его окружающие, и постоянно удерживает наше внимание на наших собственных страданиях, пока Бог в бесконечной Своей милости не откроет новый путь нашим чувствам и не смягчит их.

«Портрет графини Варвары Головиной». Художник Элизабет Виже–Лебрен. Варвара Николаевна Головина, урожденная княжна Голицына (1766–1819) – мемуаристка и художница, любимая племянница И. И. Шувалова, приближенная императрицы Елизаветы Алексеевны

В шестнадцать лет я получила шифр фрейлины. Их было тогда двенадцать. Почти каждый день я была при дворе. По воскресеньям бывало собрание «большого Эрмитажа», на которое допускались дипломатический корпус и особы первых двух классов, мужчины и женщины. Собирались в гостиной, где появлялась Императрица и поддерживала разговор. Затем все следовали за ней в театр; ужина не было. По понедельникам бывал бал и ужин у Великого Князя Павла. По вторникам я была дежурной. Мы проводили вместе с подругой часть вечера в бриллиантовой комнате, названной так потому, что там хранились драгоценности и между ними корона, скипетр и держава. Императрица играла в карты со старыми придворными. Две фрейлины сидели около стола, и дежурные придворные занимали их.

По четвергам было собрание «малого Эрмитажа» с балом, спектаклем и ужином; иностранные министры не бывали на этих собраниях, но остальные посетители были те же, что и по воскресеньям, кроме того, в виде милости, допускались некоторые дамы. По пятницам я была дежурной, по субботам наследник трона давал великолепный праздник. Приезжали прямо в театр, и, когда появлялись Их Императорские Высочества, начинался спектакль; после спектакля очень оживленный бал продолжался до ужина, который подавался в зале театра; посередине залы ставили большой стол, а в ложах – маленькие; Великий Князь и Княгиня ужинали, прохаживаясь между гостями и разговаривая с ними. После ужина опять начинался бал и кончался очень поздно. Разъезжались с факелами, что производило прелестный эффект на скованной льдом прекрасной Неве.

Эта эпоха была самой блестящей в жизни двора и столицы: все гармонировало. Великий Князь виделся с Императрицей–матерью утром и вечером. Он участвовал в Тайном Совете. Город был полон знати. Каждый день можно было встретить тридцать–сорок человек гостей у Голицына и Разумовского , у первого министра графа Панина, где часто бывали Великий Князь и Княгиня, у графа Чернышева и у вице–канцлера, графа Остермана. Там бывало много иностранцев, приезжавших посмотреть на Екатерину Великую и подивиться ей; общий тон общества был великолепен.

Девятнадцати лет я вышла замуж; моему мужу было в это время двадцать девять. Свадьба была отпразднована 4 октября в Зимнем дворце. Ее Императорское Величество надели мне бриллианты на прическу. Императрица, кроме обыкновенных драгоценностей, прибавила еще рог изобилия. Это не ускользнуло от баронессы, любившей меня, и она сделала замечание. Ее Императорское Величество ответила, что это украшение служило ей и она выделяет им тех из невест, которые ей больше нравятся. Я покраснела от удовольствия и благодарности. Императрица заметила мою радость и, ласково подняв мой подбородок, сказала: «Посмотрите на меня; вы вовсе недурны».

Я встала; она провела меня в свою спальню, где были образа, и, взяв один, приказала мне перекреститься и поцеловать его. Я бросилась на колени, чтобы принять благословение Ее Величества; она обняла меня и взволнованно сказала: «Будьте счастливы; я желаю вам этого, как мать и государыня, на которую вы всегда должны рассчитывать».

Императрица сдержала свое слово: ее милостивое отношение ко мне продолжалось, все возрастая, до самой ее смерти.

Императрица послала графиню Шувалову и г. Стрекалова ко двору маркграфа Баденского просить как его, так и наследного принца, чтобы дочь последнего, Луиза, приехала в Россию. Она прибыла 31 октября 1792 г. вместе со своей сестрой Фредерикой, позднее королевой Шведской Принцессе Луизе было тринадцать с половиной лет, ее сестре – на год меньше. Их приезд произвел большую сенсацию. Дамы, посещавшие Эрмитаж, были им представлены каждая в отдельности. Я не была в их числе. Я только что оправилась от очень серьезной болезни после смерти моей второй дочери, прожившей всего только пять месяцев. Я увидала принцесс только две недели спустя после других дам.

Я имела честь быть представленной им во дворце, где были их апартаменты, примыкавшие к Эрмитажу. Я была поражена очаровательной прелестью принцессы Луизы. Такое же впечатление вынесли все, видевшие ее раньше меня. Я особенно привязалась к принцессе. Ее молодость и нежность внушали мне живое участие к ней и нечто вроде боязни за нее, от чего я не могла отделаться, отлично зная мою родственницу, графиню Шувалову, характер которой, склонный к интригам и безнравственный, внушал мне опасения. Императрица, назначив меня в штат принцессы, тем самым, казалось, разрешала мне проявить искреннее усердие, которое далеко не было официальным.

Я привожу здесь, что принцесса Луиза, теперь императрица Елизавета, сама рассказала мне о своем приезде в Петербург .

«Мы приехали, моя сестра, принцесса Фредерика, впоследствии королева Шведская, и я, между восемью и девятью часами вечера. В Стрельне, последней станции перед Петербургом, мы встретили камергера Салтыкова, которого Императрица назначила дежурным к нам и послала навстречу, чтобы поздравить нас. Графиня Шувалова и г. Стрекалов оба сели в нашу карету, и все эти приготовления к моменту, самому интересному в моей жизни и всю важность которого я уже чувствовала, наполняли мою душу волнением, когда, въезжая в городские ворота, я услышала, как воскликнули: “Вот мы и в Петербурге!”

Невольно, в темноте, мы с сестрой взялись за руки, и по мере того, как мы ехали, мы сжимали друг другу руки, и эта немая речь говорила нам о том, что делается внутри нас.

Мы остановились у Шепеловского дворца; я бегом поднялась по хорошо освещенной лестнице; графиня Шувалова и Стрекалов, оба с довольно слабыми ногами, остались далеко позади меня. Салтыков был со мной, но он остался в передней. Я прошла по всем помещениям, не останавливаясь, и вошла в спальню, обитую малиновым штофом; там я увидала двух женщин и мужчину и сейчас же с быстротой молнии сделала следующий вывод: “Я нахожусь в Петербурге у Императрицы; нет ничего проще, что она встречает меня, следовательно, это она передо мною”, и я подошла, чтобы поцеловать руку у той, которая наиболее соответствовала представлению об Императрице, которое я составила по виденным мною портретам. Несколько лет спустя, с большим светским опытом, я, наверно, колебалась бы более долгое время, прежде чем поступить так».

Ее родители никогда не занимались ни ее убеждениями, ни ее воспитанием. Ее привезли и Россию семнадцати лет, она была красива, полна естественной грации, талантов, чувственности и остроумия, с желанием учиться и нравиться.

Ее выдали замуж за герцога Голштинского, бывшего тогда Великим Князем и наследником Императрицы Елизаветы, своей тетки. Он был m–красив, слабоволен, маленького роста, мелочен, пьяница и развратник. Двор Елизаветы также представлял полную картину разврата. Граф Миних , умный человек, первый разгадал Екатерину и предложил ей учиться. Это предложение было поспешно принято. Он дал ей для начала словарь Бейля, произведение вредное, опасное и соблазнительное, в особенности для того, у кого нет ни малейшего представления о божественной истине, поражающей ложь . Екатерина прочла его три раза подряд в течение нескольких месяцев. Оно воспламенило ее воображение и потом привело ее к общению со всеми софистами. Таковы были склонности принцессы, ставшей женой Императора, у которого не было другого честолюбия, как сделаться капралом Фридриха II. Россия была под игом слабости; Екатерина страдала от этого; ее великие и благородные мысли перешагнули через препятствия, противившиеся ее подъему. Ее характер возмущался развращенностью Петра и его презрительным отношением к своим подданным. Всеобщая революция собиралась разразиться. Желали регентства, и так как у Императрицы был десятилетний сын – впоследствии Павел I, – то было решено, что Петра III отошлют в Голштинию. Князь Орлов и его брат, граф Алексей, пользовавшиеся тогда расположением Императрицы, должны были отправить его. Приготовили корабли в Кронштадте, и на них хотели отправить Петра с его батальонами в Голштинию. Он должен был переночевать накануне отъезда в Ропше, близ Ориенбаума.

Я не буду входить в подробности этого трагического события. О нем слишком много говорили и извращали его; но, способствуя истине, я считаю необходимым привести здесь подлинное свидетельство, слышанное мною от министра графа Панина. Его свидетельство является тем более неоспоримым, что известно, что он не был особенно привязан к Императрице. Он был воспитателем Павла, надеялся, что будет держать бразды правления во время регентства женщины, и обманулся в своих ожиданиях. Сила, с которой Екатерина овладела властью, разбила все его честолюбивые замыслы и оставила в его душе недоброжелательное чувство.

Однажды вечером, когда мы были у него, в кругу его родственников и друзей, он рассказал нам много интересных анекдотов и незаметно подошел к убийству Петра III. «Я был, – говорил он, – в кабинете Императрицы, когда князь Орлов пришел известить ее, что все кончено. Она стояла посреди комнаты; слово “кончено” поразило ее. – “Он уехал!” – возразила она сначала. Но, узнав печальную истину, она упала без чувств. С ней сделались ужасные судороги, и одну минуту боялись за ее жизнь. Когда она очнулась от этого тяжелого состояния, она залилась горькими слезами, повторяя: “Моя слава погибла, никогда потомство не простит мне этого невольного преступления”. Фавор заглушил в Орловых всякое другое чувство, кроме чрезмерного честолюбия. Они думали, что если они уничтожат Императора, Князь Орлов займет его место и заставит Императрицу короновать его».

Трудно описать твердость характера Императрицы в ее заботах о государстве. Она была честолюбива, но в то же время покрыла славой Россию; ее материнская заботливость распространялась на каждого, как бы он незначителен ни был. Трудно представить зрелище, более величественное, чем вид Императрицы во время приемов. И нельзя было быть более великодушным, любезным и снисходительным, чем она в своем тесном кругу. Едва появлялась она, исчезала боязнь, заменяясь уважением, полным нежности. Точно все говорили: «Я вижу ее, я счастлив, она наша опора, наша мать».

«Екатерина после приезда в Россию». Художник Луи Каравак. 1745 г. Екатерина II Алексеевна Великая (урожденная София Августа Фредерика Ангальт–Цербстская, 1729–1796) – императрица Всероссийская с 1762 по 1796 год

Садясь за карты, она бросала взгляд вокруг комнаты, чтобы посмотреть, не нужно ли кому чего–нибудь. Она доводила свое внимание до того, что приказывала опустить штору, если кого беспокоило солнце. Ее партнерами были дежурный генерал–адъютант, граф Строганов , и старый камергер Чертков , которого она очень любила. Мой дядя, обер–камергер Шувалов, тоже иногда принимал участие в игре или, по крайней мере, присутствовал при этом. Платон Зубов тоже. Вечер продолжался до девяти часов или до половины десятого.

Я вспоминаю, что однажды Чертков, бывший плохим игроком, рассердился на Императрицу, заставившую его проиграть. Ее Величество была оскорблена тем, как он бросил карты. Она не сказала ничего и прекратила игру. Это случилось как раз около того времени, когда обыкновенно расходились. Она встала и простилась с нами. Чертков остался уничтоженным. На следующий день было воскресенье. Обыкновенно в этот день бывал обед для всех, входивших в администрацию. Великий Князь Павел и Великая Княгиня Мария приезжали из Павловска, замка, в котором они жили, находившегося в четырех верстах от Царского Села. Когда они не приходили, то был обед для избранных лиц под колоннадой. Я имела честь быть допущенной на эти обеды. После обедни и приема, когда Императрица удалялась в свои покои, маршал Двора, князь Барятинский, перечислял лиц, которые должны были иметь честь обедать с ней. Чертков, допущенный на все небольшие собрания, стоял в углу, крайне огорченный происшедшим накануне. Он почти не смел поднять глаза на того, кто должен был произнести над ним приговор. Но каково же было его удивление, когда он услышал свое имя. Он не шел, а бежал. Мы пришли к месту обеда. Ее Императорское Величество сидела в конце колоннады. Она встала, взяла Черткова под руку и молча обошла с ним кругом колоннады. Когда она возвратилась на прежнее место, она сказала ему по–русски: «Не стыдно ли вам думать, что я на вас сержусь? Разве вы забыли, что между друзьями ссоры остаются без последствий?» Никогда я не видела человека в таком волнении, в каком был этот парик; он расплакался, беспрестанно повторяя: «О, матушка, что сказать тебе, как благодарить тебя за такие милости? Всегда готов умереть за тебя!»

А на вечерах в Царском Селе рядом со столом Императрицы стоял круглый стол. Принцесса Луиза, уже считавшаяся невестой Великого Князя, сидела там между своей сестрой и мной. Кроме нас, там сидели м–ль Шувалова, теперь в замужестве Дитрихштейн , и племянницы графини Протасовой .

Императрица давала распоряжение принести нам карандаши, перья и бумагу. Мы рисовали или играли в секретер. Иногда Ее Величество опрашивала, что у нас выходило, и весело смеялась. Графиня Шувалова играла в карты с м–ль Протасовой, дежурными придворными и иногда с графиней Браницкой, которая по временам приокала в Царское Село.

Дворец в Царском построен Императрицей Елизаветой I. Он обширен и красив, несмотря на свою готическую архитектуру Императрица Екатерина прибавила для себя особое помещение в ее изысканном вкусе. Оно находилось за многочисленными залами в зеркалах и позолоте, отделявшими от апартаментов, занятых прежде Великим Князем Павлом, и за которыми находилось возвышение, где Императрица обыкновенно стояла обедню вместе с семьей и дамами ее свиты. Первая комната этого нового помещения была отделана живописью восковыми красками; в следующей комнате стены украшены были сибирской лазурью, а пол был сделан из красного дерева и перламутра. Большой кабинет рядом – весь из китайского лака, а если повернуть налево, находилась спальня, очень маленькая, но очень красивая, и кабинет с зеркалами, разделенными большими деревянными панно. Маленький кабинет служил входом в колоннаду, которая была вся видна в перспективе из двери.

На террасе, перед колоннадой, находился диван, обитый зеленым сафьяном, и стол. Ее Величество занималась там делами рано утром. Перед этой очень простой пристройкой находилась маленькая стена. Если обогнуть ее, то налево открывался прелестный газон, окаймленный прекрасными и душистыми цветами. Красивые комнаты примыкали к террасе с этой стороны. Налево барьер из гранита шел до самого сада, украшенный бронзовыми статуями, вылитыми по древним образцам в Императорской Академии.

Колоннада представляла из себя стеклянную галерею с мраморным полом. Она была окружена другой открытой галереей, с рядом колонн, поддерживавших крышу; с нее открывался обширный вид. Колоннада возвышалась над двумя садами; старый парк, многолетние липы которого бросали тень на маленькие комнаты рядом с террасой, и английский сад с красивым озером посередине.

Это прекрасное помещение, занятое той, которая обладала всем, чтобы нравиться и вызывать привязанность, казалось волшебным. У Императрицы был особый дар облагораживать все, к чему она приближалась. Она сообщала смысл всему, и самый глупый человек переставал казаться таким около нее. Каждый оставлял ее довольным собой, потому что она умела говорить, не вызывая смущения и применяясь к разумению того, с кем она говорила.

Императрица очень любила своего внука, Великого Князя Александра (впоследствии Императора Александра I). Он был красив и добр; но качества, которые можно было заметить в нем тогда и которые должны бы были обратиться в добродетели, никогда не могли вполне развиться. Его воспитатель, граф Салтыков , коварный и лукавый интриган, так руководил его поведением, что неизбежно должен был разрушить откровенность его характера, заменяя ее заученностью в словах и принужденностью в поступках. Граф Салтыков, желая сохранить одновременно расположение Императрицы и ее сына, внушал Великому Князю скрытность. Его доброе и превосходное сердце иногда брало верх, но тотчас же воспитатель пытался подавить движения его души. Он отдалял его от Императрицы и внушал ему ужас по отношению к отцу. Молодой князь испытывал поэтому постоянную неудовлетворенность своих чувств.

Великий Князь–отец старался передать ему свою склонность к военному. Он требовал, чтобы Александр, он и его брат присутствовали два раза в неделю на ученье в Павловске. Учил его тактике мелочной и мелкой, постепенно сглаживая в нем великие идеи о военном искусстве, независимо от мундира прусского образца и более или менее крепко пришитой пуговицы. Но, несмотря на эти обстоятельства, способные разрушить самый яркий характер, я должна отдать справедливость моему Государю; прощение всегда настолько низко его сердцу насколько далека от него тирания; у него мягкий и обворожительный характер; в его разговоре есть прелесть и благородство, много красноречия в стиле, совершенная скромность в его добрых делах.

Принцесса Луиза, ставшая его супругой, соединяла невыразимую прелесть и грацию со сдержанностью и тактичностью, довольно редкими в четырнадцать лет. Во всех ее поступках проглядывал результат забот матери, как уважаемой, так и любимой. Ее ум, мягкий и тонкий, с крайней быстротой схватывал все, что могло его украсить, как пчела, которая умеет достать мед из самых ядовитых растений. В ее разговоре отражалась свежесть ее юности, и к этому она присоединяла правильность понятий. Мне никогда не надоедало ни слушать ее, ни изучать ее душу, в которой так мало пошлости, душу, предвещавшую все добродетели, но также заключавшую в себе и все опасные стороны характера. Ее доверие ко мне, возрастая со дня на день, все более оправдывало мои чувства к ней. Ее слава от этого становилась для меня дороже и драгоценнее. Первое лето, которое мы провели вместе, было началом дружбы, продолжавшейся много лет. Она представлялась мне молодым и прекрасным растением, стебель которого, выращенный искусной рукой, мог дать прекрасные побеги, но бури и вихри угрожали остановить его рост. Опасности, увеличившиеся вокруг нее, усиливали мою заботливость.

Этот год был отмечен интересными событиями: взятие Курляндии, Варшавы и раздел Польши. Последнее было неизбежным политическим следствием первых двух событий. Ненависть поляков против русских усилилась, и зависимое положение довело до крайней степени их раздраженную гордость. Я была свидетельницей сцены, которую я никогда не могу забыть. Она дала мне понятие о силе очарования Императрицы.

Приехала депутация поляков для представления Государыне. Все мы дожидались Императрицу в салоне. Насмешливый и враждебный вид этих господ меня очень забавлял. Государыня вошла в комнату; мгновенное движение выпрямило их всех. У нее был величественно–снисходительный вид, вызвавший у них глубокий поклон. Она сделала два шага; ей представили этих господ, и каждый из них становился на одно колено, чтобы поцеловать у нее руку. В эту минуту у всех у них на лицах было выражение покорности. Императрица заговорила с ними, и они просияли. Через четверть часа она удалилась, сделав свой обыкновенный медленный реверанс, который невольно заставлял наклонить голову каждого из присутствующих. Поляки были вне себя от восторга; они уходили бегом и громко говорили.

По мере того как я разыскиваю в прошлом воспоминания, составлявшие тогда мое наслаждение, невольные сравнения приходят мне на ум и прерывают нить моих мыслей. Что же такое жизнь, как не постоянное сравнение прошлого с настоящим? Ощущения притупляются с возрастом; чувства успокаиваются, точка зрения проясняется, душа освобождается понемногу от своих оков. В ней, как в прекрасной картине, потемневшей от времени, легкие тени теряют свой блеск, но зато больше силы в общем впечатлении, и она дороже ценится знатоками.

Возвратимся ко двору, к человеческим слабостям и… к моей повязке. Графиня Салтыкова, родственница графини Шуваловой, очень желала быть допущенной на концерты Эрмитажа. Императрица предоставила эту милость ей и ее дочерям один или два раза. Однажды, когда она была приглашена, мы дожидались Ее Величества в комнате, где находился оркестр. Г–жа Салтыкова – женщина хотя и с достоинствами, но была одержима непреодолимой завистью, распространенной при дворе. Милостивое отношение ко мне Императрицы иногда заставляло ее довольно сухо обходиться с моей незначительной особой. В этот вечер у меня была очень красивая прическа, которую мне устроила Толстая, и повязка под подбородком. Графиня Салтыкова подошла ко мне с холодным и враждебным видом. Она была высокого роста, внушительная, с мужскими чертами лица.

– Что это у вас под подбородком? – спросила она. – Вы знаете, эта повязка придает вам вид, будто у вас болит лицо?

– Это Толстая меня так причесала, – ответила я, – и я подчинилась ее фантазии, у нее больше вкуса, чем у меня.

– Не могу от вас скрыть, – продолжала она, – но очень некрасиво.

– Что делать! Я не могу сейчас ничего переменить.

Появилась Императрица, и началась симфония; Великая Княгиня спела арию, я тоже, после чего Ее Величество позвала меня (графиня Салтыкова сидела рядом с ней).

Князь Александр Михайлович Голицын (1718–1783) – русский генерал–фельдмаршал из рода Голицыных–Михайловичей.

Граф (с 1744) Кирилл Григорьевич Разумовский (фамилия при рождении – Розум; 1728–1803) – последний гетман войска Запорожского (1750–1764), генерал–фельдмаршал (1764), президент Российской академии наук в течение более чем полувека (с 1746 по 1798). Основатель графского и княжеского рода Разумовских.

. Барон, затем с 1761 года граф Александр Сергеевич Строганов (1733–1811) – русский государственный деятель из рода Строгановых: сенатор, обер–камергер (1797), действительный тайный советник 1–го класса, с 1800 г. президент Императорской академии художеств. Крупнейший землевладелец и уральский горнозаводчик; коллекционер и благотворитель. С 1784 г. петербургский губернский предводитель дворянства.

Александра Андреевна Дитрихштейн (1814–1889), ур. Шувалова (1774–1847), дочь А. П. Шувалова (1744–1788) и Е. П. Салтыковой (1743–1817), супруга с 1797 года Ф. И. Дитрихштейна (1767–1854). (1830–е)

Графиня (с 1801) Анна Степановна Протасова (1745–1826) – доверенная фрейлина Екатерины II. Двоюродная сестра братьев Орловых, была пожалована императрицей Екатериной II сначала в статс–фрейлины, потом, в 1785, – в камер–фрейлины, пользовалась ее неограниченным доверием и была с ней неразлучно по самую кончину монархини.

Граф (1790), затем (с 1814) светлейший князь Николай Иванович Салтыков (1736–1816) – виднейший царедворец своего времени, официальный воспитатель великих князей Александра и Константина Павловичей, родоначальник княжеской ветви Салтыковых.